Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии - [65]

На сцене появились русские военные инструкторы, и звезда англичан убывала над Тегераном. Назначение Долгорукова все изменило. Начиная с 1886 г. Россия перенесла ряд дипломатических поражений. Ее добрый друг

Яхъя-хан Мошир од-Дойлы был уволен с должности министра иностранных дел. Энергичный британский посланник Вольф продвигал британские предприятия и добился открытия Каруна, а Долгоруков это наблюдал.

10/22 января «Новое время», националистическая газета, близкая к придворным кругам, опубликовала ответ С. Татищева. Татищев, дипломат, ставший официальным историком, отрицал, что русское влияние было равно нулю перед назначением Зиновьева в Тегеран. Фактически, Зиновьев не привнес чего-либо значительного в отношения с персами, особенно во время туркменской кампании Скобелева. Татищев указывал далее, что Зиновьев был посланником в Тегеране в период неудачных кампаний Ломакина, Лазарева и Тер-Гукасова. Кроме того, если русское влияние в Тегеране было заложено Зиновьевым, то «сооружение, воздвигнутое им, не оказалось очень прочным, так как разрушилось к приезду князя Долгорукова».

У персов Долгоруков вызывал страх и ненависть. Мирза Махмуд-хан, персидский посланник в Санкт-Петербурге, боялся, что шах подпишет что-нибудь из того, что требует князь, если английская миссия не придет на помощь шаху. Он жаловался Морье на яростное обсуждение персидского вопроса в русской прессе и обвинял в нападках на Персию «этого негодяя Долгорукова».

При случае Махмуд-хан рассказал Морье: «Всякий раз, когда я наношу визит старой княгине (матери князя Николая Долгорукова), она угрожает мне гневом Царя, его жены и Двора, если у ее сына будут трудности в Тегеране. Мадам, отвечаю я, Шах знает мощь России, он понимает свое положение в отношении нее и будет действовать в гармонии с интересами своей страны».

Морье было ясно, что Махмуд-хан глубоко ненавидел «полишинеля», как он называл Долгорукова. Он считал, что враждебность Долгорукова к нему возникла из-за статьи, которую князь приписал его авторству, где точно определялись цели России. Он был уверен, что Долгоруков попытается подорвать его позиции в Тегеране. Морье уловил намек и написал Солсбери, что Махмуд-хан, не всегда умевший точно оценить события и свои возможности, честный и способный человек.

Одна надежда мирзы Махмуд-хана была на то, что амбиции и тщеславие Долгорукова ударят по нему и разрушат его карьеру. По этому поводу в разговоре с Морье он вспомнил одну басню: «Однажды жил в Персии человек, который зарабатывал себе на жизнь омовением мертвых тел перед похоронами. Этот человек в своем эгоистичном рвении хотел быстро разбогатеть, не заботясь о счастье других. Однажды он просил в молитве, чтобы пришла чума. Всевышний услышал его молитву и послал чуму, но первым человеком, который от нее умер, оказался он сам. Так это будет и с Долгоруковым».

Морье не знал, какая из двух политик: честолюбивые замыслы князя Долгорукова или благоразумные, хотя и несколько циничные советы Гирса и Зиновьева возобладают при дворе Александра III. Мирза Махмуд-хан, ненавидя Долгорукова, надеялся, что железные дороги будут построены, «чтобы упрочить прогресс в жизни независимой Персии и ударить рикошетом по головам их учредителей». Гирс неоднократно говорил ему, что вопрос персидских железных дорог еще изучается, но персидский посланник был убежден, что все усилия Министерства иностранных дел направлены «на откладывание в долгий ящик всего проекта» в противовес Долгорукову и его деловым партнерам.

Ни английский, ни персидский дипломаты не видели инструкции Министерства иностранных дел, написанные для Долгорукова за день до его отъезда в Тегеран. Гирс, который не хотел открыто бороться с влиятельным князем, медлил. Наконец, министр иностранных дел предписал русскому посланнику по возвращении в Тегеран «не допускать в ближайшее время предоставления железнодорожных концессий Правительством Персии». Это означало, прежде всего, прекращение всех взаимоотношений с Рейтером и предотвращение строительства любой железной дороги, которая начиналась бы в Персидском заливе.

В то время как Долгоруков боролся с Гирсом и Зиновьевым, ни Вольф, ни русская миссия не предавались праздности. С прибытием Вольфа весной 1888 г. политическая деятельность в Тегеране ускорилась и усилилась. Дюжинами соискатели концессий, среди них Джордж Рейтер, сын барона, вваливались в столицу. В декабре 1888 г. министр иностранных дел мирза Аббас-хан Кавам од-Дойлы обновил истекающую концессию, предоставленную первоначально в 1879 г. нескольким русским подданным на рыбную ловлю вдоль всей длины персидского побережья Каспия от Астара на западе к устью Атрека на востоке. Русские, или скорее русско-армянские, бизнесмены платили шаху 50 тысяч туманов в год за эту выгодную привилегию. В 1888 г. только один из партнеров, Степан Мартынович Лианозов, решил подписать новое десятилетнее соглашение. Мало кто мог предполагать, насколько прибыльным окажется дело Лианозова через несколько лет, когда он будет держать в своих руках почти мировую монополию добычи икры.