Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии - [180]

Три беседы по вопросу вывода войск из Северной Персии показали Николсону, что мотивы сохранения войск в Персии, представленные Извольским, неубедительны. Он признает этот факт в двух телеграммах Грею, но упорствует в своем мнении, что Россия права и не следует возражать против ее действий в Персии. В течение года, по мере того как ухудшались отношения между Британией и Россией, поведение русских в Персии становилось все более высокомерным. Жалоба за жалобой сыпались на Даунинг-стрит. Но Николсон стремился любой ценой оправдать русских. В министерстве иностранных дел до сих пор вспоминают, как он написал на объемном меморандуме по нарушениям договора 1907 г. со стороны России: «Я не читал этот документ. Но если он содержит критику действий русских в Персии, то в значительной степени основан на предубеждении и ложных допущениях».

Персидский поверенный в делах в Санкт-Петербурге Али Коли-хан Мошавер ол-Мамалек направил Извольскому записку с просьбой о выводе войск ввиду того, что персидское правительство обеспечило порядок, устранив причины, по которым войска были введены. Али Коли-хану дали понять, что поднимать этот вопрос не следует, поскольку войска ни при каких обстоятельствах не будут выведены из Персии. Поклевскому поручили сообщить персам, что Извольский даже не даст письменного ответа на записку Али Коли-хана.

Видя непоколебимую позицию России по вопросу вывода войск и откровенную поддержку этой позиции Николсоном, Грей решил оставить попытку поддержать Персию. Он направил 14 февраля 1910 г. следующую телеграмму Баркли: «Следует напомнить персидскому правительству о том уважении, которое надлежит оказывать русскому и британскому правительствам, и заявить, что, по мнению правительства Великобритании, русское правительство не может принять никаких мер в отношении войск под давлением, и меджлису следует исправить его последнее действие, предприняв примирительный шаг». 15 февраля он уведомил о телеграмме Бенкендорфа.

Скучные переговоры по вопросу вывода войск продолжались больше года. Ни разу правительство России не признало, что фактически предприняло постоянную оккупацию Северной Персии. Всегда были инциденты, которыми можно было оправдать присутствие отрядов в Казвине, Реште, Тебризе и других местах. В конце февраля 1910 г. в Гиляне имел место спор между русским предпринимателем Лианозовым, контролировавшим право на рыболовство, и местными властями. Персы организовали бойкот предприятия Лианозова. Поклевский увидел в этом попытку вынудить Лианозова отказаться от концессии и попросил Санкт-Петербург направить сотню казаков из Баку в Энзели для усиления четырнадцати казаков, уже находившихся на месте. Персидское правительство тут же сдалось и обещало наказать виновных.

В Тебризе русские чиновники подхватывали любой слух о беспорядках, чтобы оправдать военную оккупацию. В начале марта 1910 г. исполняющий обязанности турецкого консула сообщил русскому генеральному консулу, что лидер националистов Саттар-хан ненормален и способен на дикие выходки. В Тебризе могут произойти беспорядки. К этому слуху проявил интерес не кто-нибудь, а сам председатель Совета министров П.А. Столыпин, который направил эту информацию кавказскому наместнику графу И.И. Воронцову-Дашкову.

Русское правительство не хотело ждать, когда Саттар-хан сойдет с ума и даст России предлог для дальнейшей оккупации. Лидерство националистов нужно искоренить. «Наглые выпады фадайянов Саттара и Бакера, агитация против нашего отряда в Тебризе продолжают расти, не встречая должного отпора», – телеграфировал Извольский. Поклевский должен был потребовать, чтобы персидское правительство разоружило и распустило фадайянов. «Если это требование не будет выполнено, – угрожал Извольский, – мы будем вынуждены принять собственные меры. Кавказский наместник направит в Джульфу два пехотных батальона с двумя пушками и сотню казаков, и, если персидское правительство не примет немедленно вышеуказанных мер, они будут переведены в Тебриз». Поклевский повиновался приказам, но не мог скрыть своих сомнений. Миллер, заведовавший консульством в Тебризе, был старым англофобом и верил в использование силы, принадлежа к той же школе, что Зиновьев и Гартвиг. Поклевский с трудом мог разделить его опасения по поводу возможного нападения персов на русский отряд в Тебризе.

И снова у персидского правительства нет выбора, оно вынуждено подчиниться. Саттара и Бакера приглашают приехать в Тегеран. Для двух авантюристов-революционеров это означало бы потерю власти и положения. Извольскому об их отказе приехать сообщает Миллер, надеясь на это как на предлог для ввода в Тебриз дополнительных русских войск. Всего через несколько часов Поклевский получает от Извольского поручение предупредить персидского премьер-министра Сепахдара, что Россия ожидает от него решительных действий, в противном случае стоящий в Джульфе отряд пересечет границу. Правительство делало все, что могло: два лидера националистов обещали оставить Тебриз; Столыпин попросил наместника на Кавказе задержать войска.

Тот факт, что персидское правительство не сумело добиться вывода русских войск, сыграл свою роль в апрельском кризисе кабинета министров. Русское дипломатическое представительство опасалось, что новые министры окажутся более радикальными, поэтому предложило Санкт-Петербургу пригрозить персам репрессивными мерами. Россия могла бы объявить персам, что откажется поддерживать отношения с любым кабинетом, не внушающим ей доверия; что увеличит мощь оккупационной армии; потребует немедленной уплаты старых долгов и даже оккупирует Тегеран. «Хотя последняя мера, – писал Поклевский, – конечно, весьма нежелательна, поскольку экстремальна, мне кажется, что угрозы будет достаточно».