Борьба за логос (Опыты философские и критические) - [8]

Я не могу отказать себе в удовольствии указать прагматистам один парадокс.

Прагматизм очень уверен, что "чувству действительности" они научаются у эмпиризма, что это "жесткие" передают ему свое трезвое отношение к сложности и глубине жизни, что только жители "скалистых Гор" (вроде пресловутого Геккеля), спасая от рабства у Абсолютного, дают возможность эту действительность переживать трезво и глубоко.

Только несовершеннолетием можно объяснить эти наивные уверения прагматистов. Я повторяю: они не успели еще как следует осмотреться в этом мире и не разбираются в своей собственной генеалогии.

Если мы возьмем не фантастических эмпиристов Джемса, а настоящих, известных нам из истории философии представителей эмпиризма, мы увидим, что всегда и везде, и в Афинах до Рождества Христова, и в Европе XVI-го, XVII, XVIII и XIX столетий, эмпиристы всеми силами старались действительность обеднить, сузить пределы переживаемого, изгнать из сознания все превышающее "малый разум" здравого смысла. А стремлением "мягких" было всегда расширить опыт человечества, углубить восприятие, интенсифицировать сознание до познания величайших тайн мира, вырасти и раздаться до размеров беспредельной действительности. "Жесткие" всегда издевались не только над героическими усилиями "мягких", но и обливали помоями стоящие за спинами "мягких" таинственные тела христианских церквей и мировых религий. Вспомним только столь гордый, столь опьяненный своим здравым смыслом XVIII век! "Жесткие" всегда старались сделать "эмпирического" человека мерою всех вещей, "мягкие" всегда старались углубить человека до соизмеримости с неизмеримой Вселенной.

Теперь времена изменяются. В общем духовном кризисе, охватывающем все культурное человечество, все запрещения и ограничения "жестких", все их грозные сооружения на песке признаются со всех сторон не выдерживающими внутренней, имманентной критики. Эмпиризму приходится трансформироваться. Как одна из переходных форм - является прагматизм. Сколько "жестких" ошибок забыто прагматизмом, и какая бездна заимствована у "мягких"! О своем родстве с "жесткими" прагматизм говорит очень громко, о своих заимствованиях у "мягких" - стыдливо молчит, и не только молчит, но замалчивает, маскирует их. Это уж слишком! Приходится обличать прагматистов в неблагодарности.

Если в изложении Джемса есть чарующая принципиальность, если отношение его к жизни глубоко сериозно и, можно сказать, торжественно, если в его изысканиях трепещет скрытая страсть, если весь мир перед Джемсом стоит как нечто бесконечно значительное и важное, - то ведь все это черты религиозного отношения к миру. Эмпиризма тут нет и следа.

Принципиальное отношение к данному, испытывание вещей с точки зрения абсолютной их ценности, пламенеющее вопрошание таинственной rerum naturae , внутренняя безусловность самых вопросов - все это есть проявление в Джемсе того Абсолютного, которое культивировалось в человечестве лишь религией и философией "мягких". Прагматистам, научившимся внутренней абсолютности запросов у "мягких", не следовало бы игнорировать это свое родство, гораздо более близкое, чем родство с "жесткими", - и сохранять с этими, еще здравствующими и могущими им помочь, родственниками более справедливые отношения.

Каково же значение, какова ценность прагматизма?

Из всего вышеизложенного следует, что теоретическое значение прагматизма - очень невелико. Но значит ли это, что так же ничтожна его философская ценность? Эти два понятия нужно различить.

Всякая истинная философия в нераздельном единстве таит в себе две стороны: Эрос и Логос. Что касается Логоса, то мы видели, как отсутствует он в прагматизме. Прагматизм ничем так не грешит, как полным отсутствием Логоса, столь основательно забытым всей новой философией. Отсюда противоречие прагматизма, его идейная бесплодность, отсутствие теоретического творчества иї эклектизм.

Но не Логосом одним живет философия. Философия есть любовь к "мудрости", жажда, искание, а не простое "счисление" аргументов, не простая классификация доводов. Истинно-философскую душу обуревает страсть, pauoj, которую Платон с незабвенной силой отождествил с любовным влечением, с Эросом. Прагматические увлечения Джемса полны этим Эросом, и если в них отсутствует Логос, зато они проникнуты философским пафосом, одухотворены благородной стихией чистого, бескорыстного и совсем не прагматического искания. Чарует и покоряет в Джемсе именно эта скрытая сила, быть может, им не сознаваемая, и она-то обусловливает, как это ни странно, противоречивость и многочисленность его позиций. Благодаря силе Эроса, в нем заключенного, Джемс не может удовлетвориться ни одной из точек зрения, имеющихся в его сознании. Только что став на одну, он мгновенно чувствует ее недостаточность, спешит к другой - и в этом метании, в этой неутомимой погоне за истиной вся прелесть и вся громадная привлекательность Джемса.

Эрос, обуревающий Джемса, создает самые ценные черты во всем его духовном облике: это, во-первых, острое, тончайшее критическое чувствование условности и схематичности той картины мира, которую дают естественные науки, и, во-вторых, громадное мистическое переживание бесконечной значительности мира - непостижимой сериозности жизни.