Боратынский - [30]
Но уже в этом возрасте он не умел длинно изъясняться русской прозой. Да и сами искусство с его возвышенным обманом не давалось на русском языке: не было слов. И вместо: "Сидя под тению дубов, слушая пение лесных птичек, шум реки и ветвей, провел я несколько часов в каком-то сладостном забвении" — получалось: "Разкажу вам… как великий путишественник. Мы выехали из Москвы в 6 часов по полудни и разположились: маминька и тетинька [Катерина Федоровна Черепанова.] в карете, я и monsieur Boriиs в колязке, а маленькие дети в другой карете в брычке и двух повозках ехали постели и говядина и так мы выехали из Москвы. В сей день с нами ничего важного не случилось что от пыли только мы все чихали, но как приехали на станцию то от хорошего куска курицы все позабывали и так мы дотащились щастливо до Коломны. Когда мы выехали из Коломны то колесо у колязки начало танцавать. так что на всяком шагу боялись упасть, впротчем дорога была щастлива. так мы приехали".
Ни Flore, ни Aurore. Зато, оказывается, он уже умел увидеть себя — отчасти, конечно, — сторонним взглядом насмешливого наблюдателя. Посмотрим, что из этого выйдет.
* * *
В Мару они вернулись, вероятно, к лету 811-го года, осенью или зимой к ним в соседство — в Вяжлю — перебрался Богдан Андреевич и тогда же, видимо, Катерина Андреевна.
1812
А весной Катерина Федоровна повезла Евгения в Петербург, чтобы отдать его в пансион для приуготовления к экзамену в Пажеском корпусе.
ПЕТЕРБУРГ
О! не знай сих страшных снов… Жуковский
Петербург поражал недальностью расстояний, суетливыми людьми, быстро идущими по набережной, и тяжелыми серыми колоннами, частью высящимися, частью лежащими на земле.
Стоял апрель, и теперь было ясно, куда стремились тучи, проходившие над Марой, и почему они летели с севера так быстро и неровно: здесь, на севере, все тучи летят неровно, ибо ветер дует недружески.
Вы вышли на прогулку, и с вас сорвало шляпу, обдало пронизывающей кости сырой волной, потом спрягалось за углом, чтобы, выскользнув сбоку, снова напасть на вас.
Ветер налетает, поднимает, несет куда-то в угол небесного потолка и затем с размаху швыряет обратно на землю. Очнувшись, вы оглядываетесь вокруг: берег — плоский и болотистый; река; впереди за рекой — город. Сияет шпиль. На берегу — перевозчик. — "Что это за город?" — спрашиваете вы, не вполне доверяя своим глазам. — "Это город Петербург", — говорит перевозчик в домотканой рубахе с засученными по локоть рукавами. — "Перевези меня туда", — велите вы и даете гривенник. Три взмаха весел, и Петербург уперся берегом в нос лодки. — "Пожалте, барин". — В Петербурге все не так, а наоборот. И дома иные, и люди ходят наоборот. На вас они смотрят странно, их дети показывают своими пальцами в вашу сторону. В двери кондитерской невозможно войти — они открываются и закрываются постоянно, люди входят и выходят, но и двери сделаны наоборот, и люди идут наоборот. Тяжелая тоска погружается в вашу душу. — "Барин фокусник?" — спрашивает будочник наоборот, поправляя ус и удивляясь. — "Нет, нет". — Надо успеть к звонку колокольчика, которым извещают начало классов. Уже два часа, как вы в Петербурге, а звонка все нет. Наверное, наводнение. Да, та лужа, на самом деле не лужа, а разливающаяся Нева. Вот она ползет, как туча, по улице. — "Извозчик, извозчик! Мне на Садовую!" — "Je ne vous comprends pas" [Не понимаю (фр.).], -отвечает извозчик на ходу, и лошадь его убыстряет бег. Вы стараетесь убежать от наводнения, и хорошо, что Петербург такой маленький, и вот снова то место, где по-прежнему сидит перевозчик. — "Скорее! Скорее на тот берег! Наводнение!" — "Тот берег, батюшка барин, был да весь вышел. Бона!" — И впрямь, нет другого берега — море, сизое, сплюснутое сплошной тучей, катит тяжело-свинцовые волны. — "Едем! Будь что суждено!"
…Не успел он проплыть несколько миль, как поднялась ужасная буря. Море ревело, волны воздвигались до самых облаков, и сильным порывом ветра опрокинуло корабль, который со всем грузом и людьми…
* * *
Любезная маменька. Я получил ваше письмо и благодарен вам за него, я благодаря бога здоров. Ах, маменька, — что за прелесть — Нева уже очистилась ото льда, сколько лодок и парусов, сколько кораблей, но между тем, маменька, без вас все кажется мне бесцветным; ибо когда я уезжал, я еще не чувствовал всей печали, которую принесет наша разлука, я не познавал ее, но теперь, маменька, каково же различие. Петербург поразил меня красотой, все вокруг кажется мне блаженствующим, но у всех здесь свои матери; я надеялся, что смогу радоваться с товарищами, но нет, каждый играет с другим как с игрушкою, без дружбы, без привязанности! Какое различие с тем, когда мы были вместе с вами! В последние дни, пред отъездом, несмотря на печаль и чувствуя еще наслаждение быть с вами вместе, я, откровенно говоря, думал, что мне будет много веселее со своими сверстниками, чем с маменькой, ибо она взрослая, но увы, маменька, как я ошибался; я надеялся обрести дружбу, но не обрел ничего, кроме равнодушной и неискренней учтивости, кроме дружбы корыстной: когда у меня было яблоко или что другое, моими друзьями были все, но потом, потом все как пропадало, но, маменька, у меня более нет времени писать к вам; прощайте, будьте здоровы. Обнимаю всех.
Самый непредсказуемый российский император Павел I царствовал с 7 ноября 1796 по 11 марта 1801 г. Он считал, что предыдущее правительство развалило державу и что его долг – навести в стране порядок. Он предпринял решительные меры по борьбе с коррупцией, инфляцией, обнищанием народа, но своими действиями настроил против себя правительственную элиту и значительную часть гвардейского генералитета…В настоящей книге наряду с повествованием о жизни рокового императора представлены многие сюжеты политической истории ХVIII века.
Когда придется перечислять все, чем мы могли гордиться в миновавшую эпоху, список этот едва ли окажется особенно длинным. Но одно можно сказать уверенно: у нас была великая филология. Эта странная дисциплина, втянувшая в себя непропорциональную долю интеллектуального ресурса нации, породила людей, на глазах становящихся легендой нашего все менее филологического времени.Вадим Эразмович Вацуро многие годы олицетворяет этос филологической науки. Безукоризненная выверенность любого суждения, вкус, столь же абсолютный, каким бывает, если верить музыкантам, слух, математическая доказательность и изящество реконструкций, изысканная щепетильность в каждой мельчайшей детали — это стиль аристократа, столь легко различимый во времена, научным аристократизмом не баловавшие и не балующие.Научную и интеллектуальную биографию В. Э. Вацуро еще предстоит написать.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.