Боратынский - [23]

Аврам и Александра Боратынские.

* * *

…Меня проклятая лихорадка продержала два месяца на постели; едва теперь к почте немного начал бродить… Быв в болезни моей… навалили на меня быть губернским предводителем и иметь дело с губернатором Кошелевым, которого у вас и в Польше знают. Когда он был в Гродне, оттуда его сменили, а сюда прислали ему в наказание; но мне кажется, в наказание всех добрых людей, которые все от него терпят…

* * *

Тамбов был гиблое место для губернаторов. В других местах по многу лет кормились, а здесь больше года-двух никто усидеть не мог. — Понятно, когда честного человека отрешают от должности: Гаврила Романович Державин, некогда губернаторствовавший в Тамбове, был отдан под суд за то, что не поладил с откупщиками и благодетельствовавшими им крючкотворцами ("Я думаю, батюшка, что вы сколько-нибудь наслышаны о Державине, он первый умница и сортировать людей может"). Но ведь, чтоб удалить вора, требуется стечение случаев, каковых просвещенному уму измыслить невозможно. И объяснение тому, что за шесть лет — с 797-го по 803-й — в Тамбове сменилось семь губернаторов, можно найти в том, что либо все они были люди честные, либо были жаднее крючкотворцев и откупщиков, начиная вельможествовать с ограбления последних.

Губернатор Кошелев стал первым, кто, прибыв в Тамбов в 803-м году, почти до войны с французами оставался в должности. Связи у него, видимо, были — не там, где отдаются указы, а гам, где они пишутся, где ставят на них печати, где готовят дела к докладу.

Что могло тамбовское дворянство сделать с таким человеком? — Дать губернатору губернского предводителя, который бы чином был выше и знакомствами сильнее: генерал-лейтенанта Боратынского.

БУБИНЬКА

Qui de vous n'a pas regrettй quelquefois cet вge oщ le rire est toujours sur les lиvres et l'вme toujours en paix? Rousseau [Кто из вас не сожалел порой об этом возрасте, когда на устах всегда смех, а в душе всегда мир? Руссо (фр.).]

Он сидит и надевает туфлю, сосредоточенно целясь и промахиваясь каждый раз.

Он сам.

Евстафьюшка стоит рядом и смотрит за тем, чтоб дитя от неосторожного усилия не упало. Он не сердится на свою неудачу, потому что по природе своей добр, доверчив и готов любить весь мир. Скоро он утомится, и Евстафьюшка поможет ему, а когда он пойдет по дорожке мимо пруда с maman и ma tante [С маменькой и тетушкой (фр.). Около 1803 года в Мару переехала из Петербурга Катерина Федоровна, сестра Александры Федоровны.], он будет послушнейшим ребенком среди всех послушнейших детей, какие только рождались.

Он не знал родительской розги потому, видно, что не выталкивал кашу языком изо рта, не ловил на клумбах цветы вместо бабочек, всегда говорил merci и je vous prie [Спасибо, пожалуйста, как вам угодно, будьте добры, как я счастлив, сколь я вам благодарен и проч. (фр.).], не отнимал игрушек у Сошички и Ашички — такого добронравного ребенка нельзя было вообразить второго.

Разумеется, сердце такого дитя исполнено немой Любови к бытию. Это счастье потому и невинно, что не может быть названо словом — хотя бы словом счастье. "Какое счастье!" — говорит взрослый, и что мы слышим в звуках его блаженства? — Шипение, переходящее то ли в стон, то ли в крик и кончающееся перестукиванием как бы падающего по лестнице саквояжа, завершающего свое низвержение иканием: щ-щ-щ-а-а-а-ст-ст-ст-йе. А дитя не знает искуса слова, лишающего взрослых полноты их блаженства. У него если и есть слова, то только — имена собственные, свидетельствующие единичность всего, что существует вокруг. Поля, простертые вольными далями, — это Степь, и дитя не знает, что есть еще где-то какие-то степи. Бескрайняя ширь над головой — это Небо, и нельзя вообразить, что где-то в другом месте тоже оно есть, как, впрочем, нельзя вообразить и никакого другого места и никаких других людей, кроме тех, что вокруг. Что такое монокл [Mon oncle — дядюшка (фр.).], который приедет на днях? Это, наверное, кто-то как ель возле дома, тоже высокое, прямое и круглое, только без ветвей, отчасти похожее на хлеб, колосистое и желтое. А дни, на которых он приедет, напоминают лошадей, только это какие-нибудь особенные лошади, удлиненной породы, по виду как доски. С появлением монокла разрушается и его единственность, и единственность монпапа [Mon papa — папенька (фр.).], потому что монокл — это на самом деле монпапа, только узкий. Так совершается первое движение к опыту, принуждающему нас чем далее, тем более заменять собственные имена нарицательными и превращать жизнь в цепь повторений.

На дворе овечка спит, Хорошохонько лежит, Баю-баюшки-баю. Не упрямится она. Но послушна и смирна Щиплет ходючи траву На зеленом на лугу, Баю-баюшки-баю. Весела почти всегда, И не плачет никогда.

Там, в этой или другой такой же песенке, было про злого волчка, который ходит вокруг коровки и, когда она перестанет быть послушной, он ее ухватит и съест. Как бы дать волчку кусок говядины, чтобы он, сытый, убежал оттуда и коровке не надо было бы его бояться? Зачем ей бояться, если она такая послушная?

1805

Мария Андреевна Боратынская (Машурок) вышла замуж: за Ивана Давыдовича Панчулидзева — отличнейшего человека. Александра Федоровна принесла в феврале третьего сына: Льва — по-домашнему Вавычку. Аврам Андреевич ссорился с губернатором Кошелевым: то был редкий проходимец. Богдан Андреевич вышел в отставку вице-адмиралом. Дети росли. Бубинька учился читать и писать.