Бонжур, Антуан! - [52]

И они поняли. Лица их стали печальны и строги, а женщины взялись за платки. Вот и в душу Сюзанны запали мои слова, коль она задалась таким вопросом.

Я похлопал Шульгу по спине:

— Минуту, Иван, не раздваивайся. Сначала Сюзанне отвечу, а потом и тебе. У нас в Советском Союзе Тиля Уленшпигеля знает стар и млад. Книга о нём десятки раз выходила огромными тиражами. И кинофильм у нас шёл, сам Жерар Филипп в нём играл, она, верно, видела, спроси у неё. Но фильм, по-моему, так себе, приключениями они чересчур увлеклись.

— Такой фильм и я видел по телевизору, — обрадовался Иван. — Значит, это по книге сделано? А Клаас, выходит, отец ихнего Тиля, да?

— О чём же я тебе толкую?

Сюзанна принесла из спальни толстую книгу, парижское издание Тиля с иллюстрациями Мазереля. Мы увлечённо принялись рассматривать картинки, радостно узнавая героев и наперебой называя их.

— Значит, свой же человек предал Клааса? — продолжал допытываться Иван. — И что же с предателем стало?

— От него все люди отвернулись, а Тиль в конце концов нашёл его, схватил в охапку и бросил в канал.

— Тиль — наш герой! — сказала Сюзанна. — Он расправился с предателем в городе Брюгге, там сейчас есть музей…

— Может, и нам придётся в Брюгге побывать, — предположил я. — Тогда посмотрим на тот канал, куда предателя бросили…

— Я тебе сейчас расскажу свою тайну, — объяснил тут Иван. — Почему я начал спорить тогда с этой Любкой, как ты думаешь?

— Ага, — засмеялся я, — сам решил признаться, пока я до тебя не добрался. Открой свою чёрную тайну, Иван Шульга.

— Любка сказала, что их предал русский. — Иван виновато смотрел на меня.

— Извини-подвинься, Ванечка, опять ты мои карты путаешь. Не понимаю только, какая разница, кто их предал?

— Мне было обидно за своего человека, — пояснил Иван, глядя на меня преданными глазами. — Я не хотел, чтобы русские были тут предателями. Ведь мы в маленькой стране живём. А наши Арденны совсем маленькие. Люди делали слухи после войны, что «кабанов» предал русский человек. Я даже у президента брал совет, и он сказал, если это был русский, то лучше не говорите нашему другу, тебе то есть.

— Значит, и президент в вашем заговоре участвовал? Чёрный монах тоже русский. Но разве можно про него сказать, что он русский человек?

— Он капиталист, — убеждённо выговорил Иван. — Его надо потрясти, если он их предал.

— До этого ещё не дошло. Есть ещё провалы в моей схеме, Иван. И к Матье Ру у меня ещё есть вопросы, а он почему-то не едет. Что-то привезёт он нам: схему боя, адрес Альфреда?..

Но Матье выложил нечто более ценное: групповую фотографию «кабанов». Я сразу узнал отца и Альфреда, они стояли рядом, и отец заразительно смеялся. Я мигом сложил: одиннадцать! Все в сборе! Вот когда Мишель мне на глаза попался, это не менее важно, чем адрес Альфреда, тем более, что и визитная карточка Меланже лежала тут же: Марш-эн-Фомен, рю де Шан, пятнадцать.

Интересные вещи рассказал Матье. Он совсем забыл про эту фотографию, которую Альфред подарил ему, когда Матье отвозил его в Марш. Альфред сказал тогда, что их снимал сам полковник Виль, частенько приходивший в хижину. И имена «кабанов» назвал Матье. Трое русских, Василий, Семён, отец, и два бельгийца, не считая Альфреда: Мишель и Морис. Четвёртого бельгийца он помнит только по кличке: Король. К сожалению, Ру не может точно указать на фотографии, кто где стоит, слишком много лет прошло, а он был в хижине всего два раза. И фамилий не знает.

Итак, Мишель и Морис — снова два имени подходят под инициалы, вырезанные на ноже. Тени погибших обступают меня. Нет, тут без архива не разберёшься, надо устанавливать поимённый список всех «кабанов».

«Кабаны» стояли в ряд, и дело было солнечным днём, одеты все налегке, некоторые только в рубашках. У всех в руках оружие, а у отца на поясе ещё и две гранаты. Где-то здесь и Милан Петрович, его покажет Антуан. Возможно, методом исключения мы всё-таки доберёмся и до остальных?

— Альфред назвал ещё одно имя, — объявил Ру.

— Где же оно?

— На схеме.

Я осторожно развернул пожелтевший листок, который Матье извлёк из записной книжки. Схема оказалась выразительной. Мост и три стрелы, устремлённые к нему. Три стрелы, вонзающиеся в кружок. Перед мостом набросан неровный квадрат, который мог обозначать машину. А над квадратом одно-единственное слово: Дамере.

— Что ты скажешь, Иван?

— Он говорит, — ответил Иван, — это у них прозвание такое: Дамере. А откуда оно взялось, он не помнит. Он думает, что это прозвание относится к машине. А стрелки рассказывают, откуда боши стреляли по мосту.

Да, пожалуй, так оно и было. Мост, машина, кружок и три стрелы, разрывающие его. И неведомое имя, которое никому ни о чём не говорит. Кто такой Дамере — предатель или преданный? Что хотел сказать Альфред Меланже, рисуя схему: рваные стрелы, кружок, имя? А где тут поворот дороги? Надо ехать на мост, ориентировать схему на местности и ещё раз продумать, что было там.

Мы уже выезжали со двора, когда Сюзанна выбежала из дома и остановила нас криком: «Телефон!»

Кто бы это? Иван взял трубку и удивился.

— Это Жермен телефонирует. Она хочет знать, здесь ли ты?