Бонус Дамиена - [8]

— А потом?

— Потом было прозрение. Шарахнуло так, что в спальню к жене войти смог, а в постель лечь — уже нет. Глаза раскрылись, увидели, что живу совсем не так, как хотел, как мечтал. Ты не приняла этой лжи, Ева, и разрушила свой брак раньше. Меня же деньги и успех в карьере отвлекли от очевидного: я жил с нелюбимой женщиной, я заводил от неё детей и за уши притягивал радость в свою жизнь. Это как, не имея ели, наряжать под Рождество засохший орех. И как бы много я на него не навешал мишуры, он так и не стал праздником, понимаешь?

Она молчит.

— Я гонял в ту ночь по автобану, а после поехал в салон и вернул тебя на место, потому что лгать себе уже не было смысла. Я понял, что не смогу дальше жить без тебя. Особенно зная, где ты, что с тобой, и что вина на мне. Я тысячи раз могу вымаливать у тебя прощения, и знаю, ты давно простила, даже слишком быстро, незаслуженно, но сам себя никогда не прощу.

— Дамиен, — шепчет, и в её шёпоте я слышу дрожь, — я тоже была виновата… эти твои рестораны и надписи, я никогда не видела их, не заходила!

— Я мужчина и обязан был построить свой дом правильно. Должен был взять на себя ответственность, определить что истинно, а что ложно, скрутить тебя и дать нам обоим то, что было задумано с самого начала. И задумано не нами.

— Кем?

— Теми, кто вложил в наши сердца это чувство.

Вот как сказал, даже сам от себя не ожидал.

— Не у всех оно есть, Ева. Есть, но не такое, как наше. Такого ни у кого больше нет.

— У Леры с Алексом такое же!

— Такое. Но они свои преграды воздвигли сами, и нас им никогда не понять. Даже если очень попытаются и задействуют свой богатый внутренний мир, до конца им не осознать нашего котла. А мы варились в нём десять лет, Ева. И чудом выжили.

— Чудом под названием «шизофрения».

— Временное расстройство! — нервно поправляю. — Теперь ты, Ева, полностью здоровый и счастливый человек, любимая женщина и лучшая мать! И это всё было в моих руках с самого начала, потому что это я — мужчина, и на меня природой возложена ответственность за высоту стен нашего дома. Ты наполняешь его теплом и счастьем, уютом, радостью, а я берегу всё это от жестокости мира. Поэтому мы пара, тандем мужского и женского, но вся его сила в одном — в любви.

Ева трётся щекой, тычется носом, поджимает ноги, словно стремиться стать крошечной и спрятаться где-то в изгибе моей шеи или на груди. Она хочет стать частью меня.

Я очень хорошо осознаю вес ответственности, который теперь несу, понимаю, кем стал для неё, и не имею права ранить. Даже самая маленькая, крошечная обида способна нанести ей непоправимый урон. А предательство или даже двусмысленный неосторожный шаг просто убьёт её. Ева не просто уязвима, она стала хрупкой, как тонкий хрустальный шар — одно неловкое движение, и в твоих руках осколки.

— Я есть хочу, а ты? — вдруг спрашивает.

— И я, — вру, иначе она ещё долго будет лежать вот так, голодная.

5

Мы спускаемся на нашу кухню, не так давно соединённую со столовой, открывающей вид на самую большую воду в Ванкувере — залив. Ноябрь, но день сегодня выдался яркий, солнечный, красивый.

— Смотри, какое солнце сегодня яркое! — восхищается, освещая своей улыбкой наш дом ярче самого солнца. — Это потому что ты приехал!

И это утверждение, как, собственно, и просто факт наличия моей счастливой жены рядом, заставляет меня улыбнуться.

I started a joke — The Bee Gees

Я чищу мандарин, Ева наблюдает. Её сладкие губы сложены многозначительной трубочкой, в глазах нечто, похожее то ли на иронию, то ли на загадочность. Случаются моменты, как сейчас, например, когда я не могу прочесть выражения её лица. Она всегда для меня загадка, ребус повышенной сложности и это интригует.

Наконец Ева улыбается и, подложив ладонь под щёку, задаёт мне свою очередную задачку:

— Ты даже мандарин не как все нормальные люди чистишь!

— Почему это?

— Ну, простые смертные ковыряют кожуру ногтём, и только продуманный Дамиен делает крестообразный надрез, чтобы технично снять идентичные оранжевые лепестки.

— Так проще же! И быстрее, — объясняю.

— Да. Иногда я думаю: «Интересно, как устроен его мозг?».

— Обычно устроен! Нормально. Я не жалуюсь.

— Ну почему же сразу «жалуюсь»? Как раз наоборот: все мы — просто масса, и только Дамиен — особенный.

Вот как понять: стебётся или серьёзно рассуждает?

И вот она раскрывает карты:

— Помнишь, мы ездили всем классом на ферму перед Хэллоуином? Ну, типа fieldtrip, в октябре это было… Кажется, четвёртый класс … или пятый. Не важно.

Ева задумчиво отводит глаза, настраивая фокус на кадры памяти, стараясь выудить из неё побольше деталей. Догадываюсь, что эти внезапные воспоминания неспроста, но понятия не имею, к чему всё придёт. Это же ЕВА. Моя Ева…

— Ну так вот, я забыла ланч.

Моё сердце сжимается, как лимон в ожидании соковыжималки.

— Голодала, помню, выгребала из карманов крошки позапрошлогоднего печенья…

Смотрит в глаза, сощурившись. Изучает мою физиономию. Реакции мои исследует, а я — глыба, ни единой мышцей себя не выдам.

— Я думала, что это ты вышвырнул мой ланчбокс. Дома ещё.

Евин взгляд — это не просто взгляд. Иногда мне кажется, что она хватает меня им за горло.