Боно. Удивительная история спасенного кота, вдохновившего общество - [40]

Люди начали расходиться. Я не могла решить, следует ли мне бежать по улице, чтобы найти Лидию, или продолжать идти по своей стороне тротуара в надежде, что она потом найдет меня. Прилив материнского инстинкта взял верх, и, как истинная суфражистка, я бросилась под блестящие копыта. Сердце выскакивало из груди; я схватила ее за локоть и повела в более тихую часть города.

– Я хотела повести тебя в какое-нибудь особенное место в последний вечер, – сказала я, когда мы остановились перед скромным зданием на Западной 44-й улице.

– Я не люблю джаз, – сказала она.

Я упрашивала ее отнестись к «Бердленду» без предубеждения. Клуб, названный в честь Чарли Паркера, волшебного альт-саксофониста, известного под прозвищем Берд (Птица), завоевал репутацию всемирно известного центра джазового искусства.

Едва войдя в помещение, выполненное в темно-малиновых тонах, я приняла крещение кул-джазом. Мы сели за маленький столик и заказали себе выпить, а квартет вливал ноты расплавленного золота в наши уши.

Краем глаза я наблюдала, как выражение лица Лидии меняется от «я не люблю джаз» к «мне и правда очень нравится». Ее внимание было сосредоточено на темнокожем пианисте, игравшем так, словно у него было четыре пары рук. После того как он исполнил импровизированное соло, она начала яростно аплодировать. Моя дочь влюбилась.

Любовь имеет множество граней. Сильная и моментальная влюбленность в джазового пианиста может быть не менее мощной, чем другие ее проявления. После шоу пианист сел за барную стойку, чтобы поужинать в одиночестве.

– Почему бы тебе не пойти и не поздороваться с ним? – спросила я.

Лидии эта идея показалась унизительной.

– Это последнее, что ему нужно, – ответила она.

– Он артист. Такие, как он, живут восхищением людей. Для них это кислород.

Она отказывалась сдвинуться с места, но ее внимание оставалось прикованным к нему.

– Что я ему скажу? – спросила она.

– Просто скажи ему, какое удовольствие ты получила от шоу. Это сделает его вечер.

Мы начали собираться. Пока я расплачивалась, она преодолела смущение и направилась к музыканту. Он поднял на нее глаза и предложил ей присесть. Они обменивались фразами, склонившись друг к другу. Парень опустил глаза на свою грудь и сказал что-то, что насмешило Лидию. Они были так поглощены вечным искусством флирта, что я было решила извиниться и уйти.

Но через несколько минут Лидия встала и присоединилась ко мне в дверях. Идя домой по морозному ночному городу, я видела, как она временами краснеет и счастливо улыбается.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

Еще недавно я бы не посмела задать такой нескромный вопрос. А если бы и посмела, то она ушла бы в свою ракушку, как улитка.

– Я думаю, – ответила она, глядя на сверкающие башни, – что однажды у меня тоже будет подобранный кот.

Я представила себе Лидию и Рамона с котом, распростертым у них на коленях. Кто знает, к чему это приведет? Сначала животное, затем ребенок. Если это произойдет, они пару раз в год будут привозить его ко мне в гости.

А время от времени я буду им петь песни, услышанные на Бродвее, по скайпу.

Потому что какая женщина в здравом рассудке откажется от возможности жить в Нью-Йорке?

Глава 19 Выполняю обещание

Для писателя нет лучшего компаньона, чем кот

Лидия стояла посреди квартиры, держа в руках постельное белье, на котором спала последние десять дней. Она вручила этот узел мне и спросила, не против ли я привезти одеяло, которое мы купили, с собой, когда буду возвращаться в Австралию. В ее рюкзаке нет места для него, а она к нему привыкла. Сейчас, когда ее диван-кровать был сложен, комната казалась какой-то острой и неуютной, как больничная палата. Мне не верилось, что она уезжает. Я спросила, не хочет ли она взять одну из открыток, купленных в картинной галерее и стоящих на каминной полке. Она взяла водяные лилии Моне – теперь уже ее водяные лилии – и положила в карман рюкзака.

Нью-Йорк преобразил наши отношения. Мы принимали разницу между нами, не делая поспешных выводов, принимая риски и смеясь вместе. Меня восхищало то, как город открыл ей глаза на искусство, моду, джаз и театр. После долгих лет религиозного воздержания Нью-Йорк пробудил в ней чувственность. От шопинга в Victoria’s Secret до разговора с джазовым пианистом, она поддавалась энергетике окружающей обстановки и позволяла себе расцвести.

И, что еще более важно, я никогда не видела, чтобы она так охотно открывала свое сердце для живого существа.

– Да, и вот это для Боно, – сказала она, доставая из рюкзака удочку для котов и вручая мне. – Не забывай играть с ним.

Чувствуя, что что-то происходит, кот вышел из-под кровати и потерся о ее ноги. Как всегда, не позволяя взять его на руки, он, тем не менее, подставлял спину, чтобы она его погладила.

– Ох, Боно, – сказала она, и слезы заструились по ее щекам. – Я буду так скучать по тебе.

Он уставился на нее своими янтарными глазами и уткнулся носом в ее пальцы.

– Ты найдешь ему дом, правда же? – спросила она, вынимая платочек из рукава.

Не важно, сколько лет твоему ребенку – четыре года или сорок лет. Ты готов вырезать себе аппендикс кухонным ножом, если это поможет уменьшить его боль.