Bonjour, Nicolas! - [8]

Она мчалась, совсем не глядя под ноги, но только впереди себя. И не замечала ошеломленных взглядов прохожих, мимо которых торопилась к назначенному месту. Этот район, где размещалось несколько киностудий, видел многое. Но даже для него она выглядела чрезмерно экзотично. Подол длинного белого манто заляпан уличной слякотью. Из-под распахивающихся пол заметно блестящее, похожее на чешую платье с высоким разрезом на юбке. На голове сооружена замысловатая прическа, из которой торчали совершенно невероятные перья.

Она опаздывала. И боялась, ужасно боялась, что он уйдет. Не дождется. И это будет еще хуже, чем если бы он совсем не пришел.

Николай зачем-то зашагал ей навстречу, будто желая встретить на середине улицы. И остановился в нескольких шагах от нее под этой унылой моросью, разглядывая повлажневшие перья на ее голове. Он чувствовал, как по лицу расползается улыбка. Если бы в этот момент он увидел ее впервые, пропал бы снова. И снова на всю жизнь. Только жизни теперь несравнимо меньше.

— А это что за роль? — спросил он.

— Не знаю, не помню, — она пыталась унять сбившееся дыхание. — Не все ли равно?

И стала судорожно выдергивать перья из прически.

Он протянул руку, перехватил ее запястье. Потом отпустил. Сунул ладонь в карман пальто. И сказал:

— Сегодня холодно. Пойдем куда-нибудь?

— Только не далеко. Мне надо будет вернуться, — она проводила взглядом его руку, исчезнувшую в кармане.

— Тогда побежали, — Николай кивнул через дорогу, где им было примечено маленькое кафе, и подставил ей локоть. — Ты, наверное, замерзла?

— Побежали, — отозвалась она и взяла его под руку.

В кафе никого не оказалось, кроме хозяина, занятого своим делом. Не снимая манто, Клара села за столик у окна и негромко сказала:

— Спасибо, что пришел.

Он помолчал, снова рассматривая ее. Привыкая к ней теперь, спустя пятнадцать лет со времени их головокружительного романа. Когда она была свободна. Когда он умел мечтать.

— А как ты себе представляешь, чтобы я не пришел? — приподняв бровь, ответил он вопросом на вопрос. — Упустить возможность повидаться с тобой, пока я еще здесь? Я похож на непроходимого тупицу?

— Ты никогда не был тупицей, месье магистр, — усмехнулась она.

— Месье профессор, — с улыбкой поправил он ее. — Между войнами я успевал заниматься наукой.

— Ты воевал? — выдохнула она.

— Да.

Николай придвинул к себе пепельницу и снова достал сигареты. Она не любила запаха табака, но никогда раньше не возражала, когда он курил. Пятнадцать лет назад. Потом жестом подозвал к себе официанта и попросил меню. Его короткое «да» не позволило ей задать следующий вопрос. Словно она всегда знала, что он не станет об этом говорить. И отвернулась к окну.

— Кофе? — скорее утвердил он, чем спросил. — К кофе что-нибудь?

— Я не ем сладкого, — отказалась Клара.

— С каких это пор? — хохотнул Николай. — Помнится, Клэр дю Вириль была редкостной сластеной.

— Некоторые вещи меняются, — она повернулась к нему.

И вдруг заметила седину, тронувшую его волосы. Морщинки вокруг глаз и вдоль лба. И глаза. Они стали другими. Не такими, какими она помнила их все эти пятнадцать лет. Какими она видела их все эти пятнадцать лет.

— Изменения — это решительно нормально. Как бы больно ни было это признавать, — к ним снова подошел официант, и Николай, не отводя взгляда от Клэр, четко произнес: — Два черных кофе и две порции блинчиков с шоколадом, пожалуйста.

Она слабо улыбнулась.

— Ты, наверное, думаешь, зачем я тебя позвала?

— Думаю? Ты мне льстишь. Однажды я очень хорошо усвоил, что там, где дело касается одной французской актрисы, я теряю эту способность.

Он откинулся на спинку стула и затянулся сигаретой. Потом неторопливо струсил пепел в пепельницу и добавил уже серьезно:

— Я не знаю, зачем ты меня позвала. Но отчего-то мне это показалось закономерным. И да, мне хотелось бы узнать, что тебя подвигло написать эту записку.

Клара улыбнулась своей самой восхитительной улыбкой. Генри прав. Она не более, чем неплохая актриса, которая часто путает жизнь и сцену. И путает других.

— А я и сама не знаю. Утром я встала с мыслью, что хочу увидеть тебя. Вчера мне показалось, что я должна попросить у тебя прощения. Тогда, пятнадцать лет назад, ты, вероятно, все принял слишком близко к сердцу. Глупая французская актриса ввела тебя в заблуждение. Прости меня, это вышло невольно.

Если бы можно было улыбнуться еще ослепительнее, она бы это сделала, в то время как с бо́льшим удовольствием закатила бы сейчас истерику. Кому? Себе самой. Потому что злится она на себя, а бьет его.

Им принесли кофе. Она некоторое время смотрела на черную ароматную жидкость, и снова подняла глаза на Николя.

— Знаешь, Ноэль увлекается историей.

— Ноэль — это?.. — медленно, растягивая слова, спросил он, совсем не думая о том, что она говорила, но глядя на ее улыбку.

— Мой сын. А у тебя? Есть дети?

— Не сложилось. Да и, наверное, это к лучшему. Сколько твоему Ноэлю сейчас?

— Он еще совсем мальчишка, чтобы быть уверенным в своих увлечениях. Хотя и уверяет меня, что у него все серьезно, — она улыбнулась, подумав, что сын должен приехать на Рождество.

— О том, чем я хочу заниматься, я знал с семи лет. И меня тоже уверяли, что это несерьезно, — он снова помолчал. Отпил кофе из чашки. А потом добавил как-то спокойно и отстраненно одновременно: — Теперь, когда прошло столько времени… Это хорошо, что все так сложилось… Что бы ты стала делать, когда у нас началось… А так у тебя… жизнь.