Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней - [107]

«Секретность, — похвалялся в ООН обер-палач Януарий Вышинский, — это передний край нашей обороны». Тех, кто по рассеяности упускал случай что-либо засекретить, ждали концлагеря или психушки с неизбежными уколами сульфазина и галопериодола. Поэтому действовали по принципу: «Лучше перебдеть, чем недобдеть!»

Подозрительность была такая, что в любом чувствовался враг народа, тем более в иностранцах. Они по определению были шпионами и диверсантами, не упускавшими случая втереться в доверие.

А уж тот факт, что иностранцы участвовали в военных советских разработках, казался исключительно вопиющим. Правда, был один похожий случай — в 1950 году через Финляндию бежал в СССР итальянский коммунист Бруно Понтекорво. Он являлся участником разработки ядерного оружия США, а затем и Англии, передавал оттуда нужную нам информацию, потом занимался в Дубне исследованиями по ядру, но ведь кто знал — что у него на уме? И может он специально заслан, чтобы противодействовать ядерной программе страны Советов? Хотя к ядерным секретам его и близко не подпускали.

Бдительные головы ужасались при виде американцев в недрах военных учреждений и неоднократно сигнализировали, что нашем стане — лазутчики. Но кто-то очень сильный стоял за их спиной.

Товарищ Филиппов

В одном из интервью Никита Хрущев сказал о супругах Розенбергах: «Я не могу точно объяснить, какую именно помощь они нам оказали, но я слышал и от Сталина, и от Молотова[16], что Розенберги оказали нам очень важную помощь в ускорении создания нашей атомной бомбы».

О прибытии в СССР двух американцев Хрущеву доложили соответствующие органы, сопроводив это сообщение информацией о прошлом Берга и Староса, в том числе и о том, что они — друзья Розенберга и его соратники по компартии. Это не могло не импонировать партийному лидеру, и режим наибольшего благоприятствования был вроде бы обеспечен.

Но на остальных уровнях, где никто не знал об их подноготной[17], подозрения чисто перерастали во враждебность.

Уже с самого начала не сложились отношения с руководством Минавиапрома. В спецлаборатории СЛ-11, принадлежавшей МАПу, Старос возглавил коллектив, который стал работать над вторым вариантом вычислительной машины на потенциометрах. Срок был поставлен беспредельно жесткий — полгода.

Потенциометры были сделаны, но к тому же им удалось построить и станок, который по задаваемому закону управлял намоткой потенциометров. В зависимости от этого закона решались сложные нелинейные уравнения, что было особенно важно для аэродинамиков.

Вычислительное приспособление для стрельбы получилось в 10 раз меньше обычного. Точность была невероятная — 0,1 процента. В США лучшие образцы не дотягивали до 0,5 процентов.

«Я уверен, — говорил Иосиф Берг, — что потенциометры применяются и сейчас в Аэрофлоте. Вообще, все поражаются, как мы таким малым коллективом сделали такое устройство за такой малый срок. Правда, в полгода мы не уложились, опоздали на месяц. И только лишь это — опоздание было принято во внимание министром Дементьевым и его замом Русицким. Самого шедевра они не приняли, поскольку ничего не поняли. Нам стало ясно, что в МАПе делать нечего…»

Кажется невероятным, чтобы высшие чиновники отрасли отказывались от нововведений, в которых так нуждалась отрасль! Чтобы их опыт, знание, интуиция не подсказали бы: «Вот оно! Бери, хватай, скорей используй!»

Нет, как слоны неповоротливые, медлительные и консервативные — они не хотели что-либо понимать, принимать и утверждать. Они любили отвергать, запрещать и отказывать — так проще! Нельзя сказать, что Старос и Берг действовали и думали в унисон — споры между ними были, и частые. Особенно серьезные разногласия возникли по кремнию, Старос не верил спервоначалу в кремний, из-за этого затягивалось создание новой машины.

А они уже делали настольный компьютер УМ-1, управляющую машину для народного хозяйства. Это была — по словам Берга — первая машина, использующая изделия микроэлектроники. Торики (миниатюрные кольцевые элементы) делались интегральным способом прямо в феррите. С транзисторов сдирались оболочки — заводы-изготовители решительно не хотели поставлять транзисторы без корпусов. Получился, как считают создатели, по существу первый персональный компьютер с первым в мире интегральным кубом памяти.

Он размещался на столе и мог быть помощником инженера, ученого, бизнесмена. Он управлял технологическими процессами на прокатном стане, АЭС, в энергетической, стекольной, электронной промышленности.

По мнению Берга аналогичные машины в США были очень громоздки из-за больших плат, печатных схем и т. п. У одного американца возникла было схожая идея — делать торики интегральным способом на ферритовой плате, но у него при спекании все деформировалось, и в результате он потерпел неудачу. В Ленинграде делали хитрее — спекали, а потом сверлили ультразвуком.

За разработку такой машины Иосиф Берг и Филипп Старос получили Государственную премию. Из сообщения об этом, наконец, стали известны их имена, точнее придуманные спецслужбами псевдонимы. До того даже псевдонимы были секретными — разработчика компьютера называли «товарищем Филипповым».