Бомба из прошлого - [124]

— Что с агентом? Как держится?

Вопрос директора требовал честного ответа, и Лоусон такой ответ дал. Глядя на дорогу, он ждал, что на ней вот-вот появится машина со Стрелком и Багси. Лоусон знал, что они привезут и о чем доложат.

— Мне пора, Фрэнсис, так что извини.

И он отключился.

* * *

Накануне вечером Тадеуш Комиски убедил себя — без особенного труда, — что идти в лес за дровами для священника, когда хлещет такой дождь, бессмысленно. От мокрых дров тепла мало, а вот дыма много. Но к утру дождь прекратился, выглянуло солнце, и оправдать собственное бездействие он уже не мог.

Денег на заправку трактора не было, и расходовать остатки горючего не хотелось. Тадеуш решил, что выйдет пораньше, соберет сломанные ветром сучья и, может быть, найдет что-то подходящее в местах, где работали лесозаготовители. А уж потом он вернется домой за трактором. Ни для кого, кроме отца Ежи, он ничего подобного делать бы не стал.

Ни собаку, ни дробовик Тадеуш брать с собой не стал, а вот короткую лучковую пилу прихватил.

Обходя стороной вырубки, по которым проезжали рабочие, он бесшумно и легко, словно привидение, передвигался между деревьев. Может быть, из-за усталости или из-за того, что он — и пес тоже — не ел уже несколько дней после того, как отец Ежи приносил мясной пирог, а может быть, из-за того, что, закрыв за собой дверь, ощутил долгожданную свободу, Тадеуш не стал рассчитывать заранее, куда стоит пойти в поисках более или менее сухих деревяшек.

Священник спрашивал, жил ли он здесь в войну? И вот теперь Тадеуш вдруг понял, что оказался совсем близко, метрах в ста, от того места, где все случилось и все началось. Ему даже послышались голоса.

В тишине леса голоса разносились далеко. Он пригнулся, потом опустился на колени и увидел двух мужчин, одного из которых тут же узнал по короткой стрижке, мощным плечам и тяжелой кожаной куртке. Второго — того, что помоложе, — он раньше не встречал. Этот носил другую стрижку, выглядел не так грозно и слегка прихрамывал. Они стояли в нескольких метрах от первой могилы, неподалеку от того места, где недавние дожди обнажили белесые кости. Тадеуш Комиски собрал их в мешок, отнес подальше и вернулся за отвалившимися от большого скелета голенью и предплечьем. Потом выкопал еще одну могилу и закопал останки человека, смерть которого и породила проклятие.

В падающих между деревьями солнечных струях танцевала мошкара. Согретые весенним теплом, птицы порхали с ветки на ветку над старой могилой. Знай они, где искать, взяли бы шагов на пятнадцать вправо. Могила была около полутора метров в длину, полметра в ширину и метр в глубину. Тадеуш Комиски приходил сюда часто, словно влекомый некоей силой к месту, бывшему мукой проклятия. За прошедшие с тех пор годы земля здесь слегка просела. По обе стороны от могилы стояли два дерева, ствол одного из которых раздвоился. Указателей хватало, и он точно знал, где были те двое, девушка и парень. Могилу занесло опавшими листьями и осыпавшимися иголками, а две зимы назад на нее упал большой сук. Священник сказал: «Можешь не отвечать, но помни — только исповедь очищает человека от чувства вины». Они пошли дальше.

Тадеуш вряд ли мог бы объяснить, почему идет за ними. Он стоял спиной к огромной горке пепла, месту последнего упокоения четверти миллиона человек, но проклятием для него стала другая могила, та, в которой лежал всего лишь один человек. Солнце поднималось все выше, и он передвигался между деревьями легко, скрытно и неслышно, совершенно не чувствуя боли в суставах. За долгие годы в полном призраков лесу он научился многому и сейчас говорил себе, что хочет всего лишь выяснить, куда направляются эти двое, и что как только узнает, повернет назад и отправится собирать хворост. Двое мужчин прибавили шагу, даже не догадываясь, что прошли там, где он перезахоронил кости.

* * *

— Их предали, — сказал Ройвен Вайсберг. — Бабушку и дедушку предали. С того момента, как ее отправили в гетто во Влодаве, а его взяли в плен, они постоянно были окружены ложью и предательством. Их предавали все — отдельные люди, системы и целые народы. Было ли кому-то дело до них? Нет, никому. Они были мелочью, пешками, пылинками и могли рассчитывать только на себя. Свою судьбу они держали в собственных руках — все остальные, чужие могли обмануть и предать. Этому учили и меня, и я знаю — так оно и есть. Все случившееся здесь, в лагере, для меня живо. Ты понимаешь, Джонни?

Его ясные глаза опасно блеснули и вцепились в Джонни. Они стояли вблизи того места, где река сужалась, и откуда разливалась потом по полям. Берега здесь были крутые и поросшие деревьями, и поток несся с устрашающей силой. Неподалеку лежала их лодка, неподалеку сидели, опустив головы, русские и Иосиф Гольдман. Над ними тянулись вверх тонкие струйки дыма. Та невидимая борьба, что шла внутри него, закончилась. Он увидел место, где был Собибор, услышал историю жизни и теперь перед его внутренним взором стояла хрупкая, седоволосая женщина в черном, вырастившая внука таким, каким он стал. Он понял нечто важное и сам как будто стал частью этого места. То, что он сделал ночью, возле озера, перед тем, как взяться за корму лодки, было забыто.