Бомаск - [111]

Миньо, напротив, нервничал, вставал, садился, опять вставал, шагал по комнате. Брал в руки газету, но не мог прочесть ни одной заметки до конца — он все время думал о жене.

— Так я и знала, что дело этим кончится! — воскликнула она, когда к ним явились полицейские.

Однажды, когда Раймонда гостила в Лионе, она проходила мимо тюрьмы Сен-Поль и видела, как у тюремных ворот толпятся со свертками и узелками жены заключенных, ожидая свидания. Ну уж нет, извините, она достаточно натерпелась и на такое страшное унижение ни за что не пойдет! Когда полицейские уводили Миньо, она крикнула ему вслед:

— Пожалуйста, не воображай, что я буду ходить к тебе в тюрьму на свидания. Пусть тебя навещают твои милые приятели, не стану вам мешать!

Миньо не мог надивиться, какая у него подлая жена! Он ловил себя на самых злых мыслях: он будет сидеть в тюрьме, а она не вынесет «позора», у нее начнутся буйные припадки, и на этот раз ее отправят в сумасшедший дом. Однако ему становилось стыдно, он корил себя. Но ведь только таким способом можно было разрубить этот гордиев узел — покончить с неудачной личной жизнью. И тут же он упрекал себя за то, что думает о своей личной жизни, в то время как местная партийная организация обезглавлена и трудящиеся города Клюзо, лишившись своих руководителей, могут выразить свой гнев какими-нибудь беспорядочными выступлениями и, чего доброго, поддадутся проискам провокаторов. Затем Миньо стал упрекать себя за свое недоверие к другим коммунистам: «В партии каждый человек необходим, а незаменимых нет». Впрочем, мы уже знаем, что он отличался необыкновенной совестливостью.

Кювро, сидя у дверей, разговаривал с жандармом, у которого дочь была замужем за слесарем, работавшим на фабрике, причем тому тоже грозило увольнение. Кювро объяснял жандарму, путем каких махинаций фабрика в Клюзо попала под контроль международного капитала, а французское правительство под контроль американцев.

— Правильно говорите, господин Кювро, — соглашался жандарм. — Очень даже правильно…

Кювро перешел к вопросу о необходимости восстановить торговые отношения между Западом и Востоком.

— Правильно, господин Кювро, — согласился жандарм. — Пускай Франция отпустит Китаю эти самые паровозы.

Пьеретта проснулась лишь в одиннадцатом часу утра. Миньо поделился с ней своими сомнениями. Пьеретта отвечала невпопад, настороженно прислушиваясь к смутному шуму, доносившемуся из города.

Окно той комнаты, где заперли арестованных, выходило во внутренний двор жандармерии. В половине двенадцатого поднялся переполох, и они увидели, как со двора двинулись жандармы — несколько взводов; все были в касках и вооружены карабинами. Жандарм, стороживший арестованных, ненадолго отлучился и, вернувшись, сообщил, что в верхнем конце Гренобльской улицы только что произошла серьезная стычка между охранниками и рабочими.

Молодые парни стали швырять камни в заграждение из грузовиков, поставленных напротив баррикады, закрывавшей вход в рабочий поселок. Охранники открыли стрельбу, желая очистить отрезок улицы перед своими грузовиками, но через некоторое время молодежь снова бросилась на заслон, вооружившись булыжниками. Охранники опять дали залп. С той и другой стороны имеются легкораненые.

Жандарм возлагал всю ответственность на охранников. Разве можно рассчитывать, что они мирно «уладят дело». Никогда еще так не бывало. Им ведь дают наградные всякий раз, как бывает стычка, вот они и стараются.

В половине первого жандарма вызвал к себе бригадир. Возвратившись, он извинился и объявил арестованным, что придется запереть их, потому что другой жандарм, который должен был сменить его, послан на подмогу охранникам и неизвестно когда вернется, ну а ему очень хочется есть, и он сбегает в казарму — перекусит на скорую руку. Отправляясь подкрепиться, жандарм действительно запер дверь снаружи на ключ.

— Теперь и нам можно будет выбраться отсюда… — сказал Кювро.

— Внизу, у лестницы, стоит караул, — заметила Пьеретта.

— Верно, — согласился Кювро, — но соседняя комната — угловая и оттуда из окна можно выбраться на крышу того дома, что стоит ниже по склону, — до нее и двух метров не будет…

— А как же мы из нашей-то комнаты выйдем?

— Приналяжем на дверь, двинем чуток плечом и высадим… Наличники-то гнилые…

— Но ведь это побег из-под стражи, — сказал Миньо.

— А легко-то как! Детские игрушки! — соблазнял Кювро. И он осторожно налег на дверь.

— Нет, нет! — воскликнул Миньо. — Побег со взломом запоров противозаконное действие. Это равносильно переходу на нелегальное положение!.. Это противоречит теперешней политике партии.

— Противозаконное действие? — повторила Пьеретта. — Наш арест — вот это действительно противозаконное действие. Давай, Кювро!

Кювро нажал поэнергичнее, и петли почти тотчас же выскочили из прогнившего дерева. Кювро поспешил подпереть выломанную створку плечом, чтобы она, упав, не загрохотала. Первой вышла Пьеретта, за ней — Миньо, а последним — Кювро; он осторожно прислонил дверь к косяку. С лестницы поднимался гул голосов — там разговаривали жандармы.

Дверь в угловую комнату была открыта; арестованные вошли и бесшумно заперли ее за собой. Кювро вылез из окна на крышу соседнего дома, потом помог вылезти Пьеретте и Миньо. Через слуховое окно все трое забрались на чердак.