Она все смотрела на него в упор.
— Опусти глаза, — сказал он. — Распутная баба не имеет права смотреть таким взглядом, будто она честная женщина.
Он подошел к ней.
— Я тебя заставлю признаться, что ты распутничала.
И он замахнулся на Пьеретту.
— Женщину нельзя бить, — раздался насмешливый голос за его спиной. Нельзя бить женщину, даже цветком нельзя ее ударить…
Бомаск обернулся. В комнате оказалось четверо незнакомых мужчин. Они вошли беспрепятственно, так как дверь в квартиру никогда не запиралась.
— Мадам Амабль, — сказал полицейский комиссар, — я должен арестовать вас, у меня ордер… Судя по той картине, которую я застал сейчас, вы можете этому только радоваться. Полиция Республики о вас позаботится. Нигде вам не будет так хорошо, как в тюрьме. Полнейшая безопасность!..
Полицейский продолжал отпускать шуточки. Бомаск, задыхаясь, смотрел на него. Пьеретта несколько раз глубоко вздохнула, потом заложила руки за спину и, расправив плечи, подошла к комиссару.
— Предъявите ордер, — сказала она.
Полицейские повели ее.
Когда они выходили, Бомаск, опомнившись, бросился за ними, но они уже были на площадке лестницы. Комиссар, выйдя последним, захлопнул дверь перед его носом и запер ее на ключ, торчавший снаружи в замочной скважине.
Бомаск слышал, как все четверо полицейских дружно захохотали.
Он со всего размаху ударил плечом в дверь.
— Жена моя! — закричал он и принялся колотить в дверь кулаками, бить в нее ногой.
— Помогите! Помогите! Пьеретту арестовали, ее уводят!
Потом он подбежал к окну, распахнул его.
— Помогите! — кричал он в темноту. — Товарищи, помогите! Шпики уводят Пьеретту.
И снова он ринулся на дверь, налег на нее с такой силой, что выворотил замок.
— На помощь, товарищи! — звал он, наклонившись над лестничной клеткой. — Шпики уводят Пьеретту!
В доме поднялся глухой шум. Из квартир выбежали люди.
— Помогите! Шпики пришли! — кричал Бомаск не своим голосом, опрометью сбегая по ступенькам.
Но черный автомобиль, увозивший Пьеретту, был уже далеко от рабочего поселка.
ЧЕТВЕРГ, ПОЛДЕНЬ
Парадный завтрак предполагалось устроить в приемном зале фабричной конторы. Валерио Эмполи, его дочь Натали и гость их Джонатан Джонстон, американский представитель в ОЕЭС, прибыли в Клюзо ближе к полудню.
Все магазины были заперты, железные шторы на витринах и дверях спущены; на Лионской улице, по которой проехал автомобиль, приезжим не попалось ни души, кроме патрулей, состоявших из охранников.
— Словно в городе осадное положение, — удивился американец.
— Такова обычная атмосфера у нас в провинции в праздничные дни, объяснил Валерио Эмполи.
— И везде полицейские с ружьями, — продолжал свои наблюдения американец.
— Во Франции полиция — непременная участница всех празднеств.
На площади Франсуа Летурно, отделявшей здание фабричной конторы от главных фабричных ворот, закусывали охранники, собравшись около павильона американской выставки.
— Смотрите, — заметила Натали, — у них уже начался банкет.
Филиппа в конторе не оказалось. Никто его еще не видел в то утро. Эмполи попросил дочь сходить за ним.
— Он, наверно, забыл, что должен исполнять обязанности хозяина за столом, забыл, что «Рационализаторская операция» носит его имя.
Эмполи подмигнул дочери и улыбнулся. Нобле и Таллагран совсем растерялись — они никогда еще не видели, чтобы их патрон был в таком веселом настроении.
Натали застала Филиппа в халате, он, как видно, дня три не брился.
— Я мерзавец, — начал было он.
— Довольно, — оборвала его Натали. — О своих любовных делах расскажешь мне в другой раз. А сегодня мы немножко позабавимся… Если бы ты знал, какую я свинью подложила им всем: и американским компаньонам твоей мамаши, и моей тетушке Эстер, которая нам морочит голову своим Дюран де Шамбором, и даже самой мамаше, которая плюет на тебя и вздумала было отправить твою Пьеретту в Америку!
— Подложила ты свинью или не подложила, а мою мамашу тебе все равно не перещеголять. Нам не под силу с ней тягаться. Она даже твоего отца провела и украла у него АПТО…
— Ну нет, АПТО принадлежит мне, — сказала Натали.
Она взяла листок бумаги и принялась писать имена и цифры. Филиппу волей-неволей пришлось ее выслушать, она говорила еще более властным тоном, чем всегда. Впрочем, его и самого до некоторой степени заинтересовали ее разъяснения: он надеялся, что, может быть, поймет хоть теперь, чем вызваны подозрения товарищей Пьеретты Амабль.
— Вот как в настоящее время распределяются в процентном отношении акции АПТО, — говорила Натали. И она написала:
Валерио Эмполи и английские Эмполи, действующие с ним заодно — 45
Эстер Эмполи-Дюран де Шамбор и ее американские друзья — 35
Эмили Прива-Любас-Эмполи — 10
Лионская группа — 4
И я сама, Натали Эмполи — 6
Итого: 100
— Эстер Дюран де Шамбор и Эмили-Прива-Любас, то есть моя тетушка и твоя мамаша, заключили союз. Если они добьются, что АПТО согласится увеличить капиталовложения на двенадцать процентов, этот добавочный капитал будет внесен мужем Эстер, и тогда у них окажется в руках контрольный пакет акций… — Она написала:
На каждые 112 акций абсолютное большинство составляет — 56
Эстер с супругом: 35+12 — 47