Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю. Шесть этапов девяти самых тягостных месяцев моей жизни - [82]

. После возвращения во Францию я видел достаточно, чтобы убедиться, что лживая сущность и язвительная форма этого доклада не его рук дело. Встретившись со мной, он тотчас понял, что не следует обрисовывать человека, пока его не знаешь; что, позволяя кому-то водить своей рукой, рискуешь исказить облик. Я видел, как невыносимо он страдает от царящего у нас чудовищного беспорядка, от расхищения казны, допущенного нашими министрами, которые распределяли военные подряды, особенно за истекшую зиму. Я прочел ужасающий доклад, только что написанный и опубликованный им, по вопросу об этих разорительных тратах, способных пожрать республику; и меня теперь гораздо меньше удивляет, что, умело распаляя его патриотизм и обманув чудовищными россказнями, которые он не имел возможности проверить, его легко превратили в доверчивое эхо министерской лжи о деле с ружьями. Любовь к родине ввела его в заблуждение. Он явился, сам того не ведая, орудием мести злодеев, которым не приходило даже в голову, что, выбравшись из их ловушки, ускользнув от смертоносного клинка, я явлюсь, чтобы храбро сорвать с них маску перед вами.

Я подвергался притеснениям при старом режиме! Министры терзали меня; но их притеснения были детскими шалостями по сравнению с гнусностями нынешних!

Положим наконец перо; я нуждаюсь в отдыхе, да и читатель тоже. Я мучил его, утомлял… наводил скуку, последнее хуже всего. Но если он задумается о том, что эти мытарства одного гражданина, что этот кинжал, разящий меня, нависает над каждой головой и грозит и ему так же, как мне, он будет мне признателен за мужество, которое я употребил, чтобы гарантировать его от жребия, поразившего меня в самое сердце!

О моя отчизна, залитая слезами! О горемычные французы! Что толку в том, что вы повергли в прах бастилии, если на их развалинах отплясывают теперь бандиты, убивая нас всех? Истинные друзья свободы! Знайте, что главные наши палачи — распущенность и анархия. Поднимите голос вместе со мной, потребуйте законов от депутатов, которые обязаны их дать нам, которых мы только для этого назвали нашими представителями! Заключим мир с Европой. Разве не был самым прекрасным днем нашей славы тот, когда мы провозгласили мир всему миру? Укрепим порядок внутри страны. Сплотимся же наконец без споров, без бурь и, главное, если возможно, без преступлений. Ваши заповеди воплотятся в жизнь; и если народы увидят, что вы счастливы благодаря этим заповедям, это будет способствовать их распространению куда лучше, чем войны, убийства и опустошения. Но счастливы ли вы? Будем правдивы. Разве не кровью французов напоена наша земля? Отвечайте! Есть среди нас хоть один, которому не приходится лить слезы? Мир, законы, конституция! Без этих благ нет родины и, главное, нет свободы!

Французы! Горе нам, если мы решительно не возьмемся за это сейчас же; мне шестьдесят лет, я знаю людей на опыте и, уйдя от дел, доказал всем, что не лелею честолюбивых замыслов. Ни один человек на нашем континенте не сделал больше меня для освобождения Америки; судите сами, как дорога была мне свобода нашей Франции! Я позволил высказаться всем, я всё объяснил и больше не скажу ни слова. Но если вы еще колеблетесь, не решаясь избрать великодушную позицию, я с болью говорю вам, французы: недолго нам осталось быть свободными; первая нация мира станет, закованная в железы, позором, гнусным срамом нашего века и пугалом наций!

О мои сограждане! Вместо свирепых криков, делающих наших женщин столь отвратительными, я вложил в уста моей дочери «Salvam fac gentem»[57], и ее сладкий, мелодичный голос утишает ежевечерне наши страдания, читая эту краткую молитву:

Отврати, господи, пороки зла,

Что изрыгает на нас ад,

Спаси французов от самих себя —

И им не страшен будет враг.

Ваш согражданин, по-прежнему гонимый

Карон Бомарше.

Моим судьям,

закончено в Париже, сего 6 марта 1793, 2-го года Республики.

ПРИМЕЧАНИЯ

Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю

Записка Бомарше «Шесть этапов девяти самых тягостных месяцев моей жизни», адресованная члену Конвента Лекуантру, по докладу которого Конвентом был вынесен обвинительный декрет против Бомарше, и являющаяся по своему жанру логическим завершением его четырех «мемуаров» против Гезмана, была опубликована в начале 1793 года. Бомарше выражал в ней желание выступить перед Конвентом лично и оправдать свои действия.

В марте 1793 года Конвент согласился выслушать Бомарше, отсрочив исполнение обвинительного декрета на шестьдесят дней. Бомарше предстал перед Комитетом общественного спасения и доказал свою невиновность. Комитет принял решение вновь направить Бомарше за границу с секретной миссией, чтобы добиться отправки ружей. Он был облечен званием комиссара республики. Ему было выдано шестьсот тысяч франков в ассигнациях и обещано, что залог в размере восьмисот тысяч флоринов будет вручен I ему в Швейцарии. Переговоры с Комитетом общественного спасения тянулись до 28 июня 1793 года, когда Бомарше под именем Пьера Шарона смог наконец выехать в Базель. Между тем, еще будучи в Лондоне, Бомарше, узнав об объявлении Англией и Голландией войны Франции (1 февраля 1793 г.) и опасаясь, что ружья могут быть конфискованы Голландскими штатами как собственность француза, фиктивно продал их англичанину, обусловив специальным актом, что в течение двух месяцев имеет право выкупить их.