Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю. Шесть этапов девяти самых тягостных месяцев моей жизни - [37]

Я глубоко презираю людей, которые мне угрожают, и не боюсь недоброжелательства. Единственное, от чего я не могу уберечься, это кинжал убийцы; что же касается отчета относительно моего поведения в этом деле, то день, когда я смогу предать всё гласности, не вредя доставке ружей, станет днем моей славы.

Тогда я отчитаюсь во весь голос перед Национальным собранием, выложив на стол доказательства. И все увидят, кто здесь истинный гражданин и патриот, а кто — гнусные интриганы, подкапывающиеся под него.

Подпись: Карон де Бомарше.

Бульвар Сент-Антуан, откуда он не сдвинется».

— Теперь, — сказал я, — чтобы остаться верным себе, нужно направить г-ну Лебрену, министру, мой ответ Константини и посмотреть, как он, со своей стороны, будет со мной держаться; таким образом я выясню, является ли г-н Лебрен их человеком.

Вечером прихожу к г-ну Лебрену… Недосягаем, мне отказано. Беру бумагу у его привратника, пишу:

«Понедельник, 20 августа 1792 года.

Увы, сударь, вот так, от отсрочки к отсрочке, на протяжении пяти месяцев разные события губят дело, важнее которого нет для Франции! Я трижды понапрасну приходил к Вам и, не имея возможности вручить Вам лично памятную записку, составленную вчера, после того как мы расстались, прошу Вас прочесть ее с тем большим вниманием, что чудовищное недоброжелательство, которое строит мне всяческие козни, вынуждает меня прибегнуть к гласной самозащите, если министерство будет упорствовать в своем нежелании со мной договориться!

Вы найдете тому доказательство в моем ответе некоему лицу, которое явилось ко мне с угрожающими предложениями, изложенными устно и письменно.

Если Вы найдете возможность назначить мне встречу на сегодня, Вам удастся, быть может, предупредить нежелательную огласку, с помощью которой хотят решительно пресечь доставку наших ружей. Вас об этом весьма серьезно просит, сударь, Ваш верный слуга

Подпись: Бомарше».

Я приложил к письму вышеприведенное пространное письмо г-на де Лаога о нашем деле, а также мой гордый ответ посланцу Константини.

Никакого ответа.

19-го, 20-го, 21-го и 22-го я являлся к министру по два раза в день, наконец после восьми напрасных хождений за четыре дня, каждое из которых составляло туда и обратно около двух миль, я передал через привратника вторую записку; возвращаясь домой, я думал: если министрам доставляет удовольствие их недосягаемость, горе людям, которые за ними гоняются!

«22 августа 1792 года.

Бомарше приходил в воскресенье, позавчера, вчера и сегодня, дабы приветствовать г-на Лебрена и напомнить ему, что залог, обещанный г-ном Дюрвеем, все еще запаздывает и что Бомарше, со своей стороны, пребывает по-прежнему в неведении относительно судьбы г-на де Лаога: подобно героям Гомера, он, сражаясь во мраке, молит всех богов вернуть ему свет, чтобы понять, как должен он поступить с той долей блага, которую вот уже пять месяцев он обязался добыть для отечества, что неизменно наталкивается на препятствия.

Он свидетельствует свое почтение г-ну Лебрену».

Никакого ответа.

Я перестал туда ходить. Я не мог разгадать, как решили министры судьбу де Лаога, получив мое резкое письмо, и сгорал от нетерпения в бессильном бешенстве. От Константини не было никаких известий, если не считать бранного письма, на которое я ответил, что он мне жалок.

Господин Кристина́, депутат от Гавра, уведомил меня письмом, что его курьер отбыл в этот порт и что дело о выезде г-на де Лаога было рассмотрено исполнительной властью, однако решение ему неизвестно; я говорил себе в ярости: они так и не занялись этим всерьез, отправили, наверное, выжидательное письмо, какой-нибудь ничего не значащий ответ — и мы снова теряем время. Простите мне, читатели! Они этим занимались, и весьма усердно; вот тому доказательство, не оставляющее сомнений; никто не предполагал, что мне удастся его когда-нибудь заполучить.

Двадцать второго августа приходит отчаянная записка от Лаога:

«Посылаю Вам, сударь, на обороте письма копию ответа министра внутренних дел по поводу паспорта.

Мне остается только положиться на Ваше решение, как теперь держаться; в ожидании его я наберусь терпения и останусь здесь, не двигаясь с места.

Подпись: Лаог».

Я переворачиваю его письмо и читаю нижеследующее:

«Копия письма министра внутренних дел гаврскому муниципалитету.

Сего 19 августа 1792 года.

Господа, Национальное собрание переслало мне письмо, которое вы написали вчера его председателю, посылая ему паспорт г-на де Лаога. Оно уполномочивает меня сообщить вам, чтобы вы оставили упомянутое лицо на свободе и выдали ему, если оно того пожелает, паспорт (угадайте, о читатели, какой!)внутренний, но ни в коем случае не выдавали паспорта заграничного. Относительно пакета, адресованного г-ну де Мольду, Собрание распорядилось, чтобы он был переслан мне.

Подпись: Ролан, министр внутренних дел».

Я подскочил зайцем, которому дробь попала в мозг, увидев, что Национальное собрание послало чудовищное распоряжение не выпускать Лаога. Потом, придя в себя, сказал с горьким смехом:

— Черт побери! Я и забыл, что наши друзья опять на коне! Собрание тут ни при чем, это — они. Вот первый результат.