Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака - [75]
— Брось ты о нем думать, Роберта! Он сделал нам достаточно зла! Забудь о нем!
— Я любила его, — сказала она.
— Он был чудовищем, он тебя презирал. С самого начала он использовал тебя в своих целях. Он никогда тебя не любил, он вообще никого не любил. Он не способен любить! Заурядный проходимец. В какой-то момент ты ему понадобилась, только и всего! Никогда бы он не приехал к тебе в Такоради…
— Я любила его, — повторила Роберта, и в ее глазах сверкнул огонь.
Арле отступил на шаг. Волна отчаяния обрушилась на него и захлестнула с головой. Непроизвольно он поднял пистолет и, делая последнюю попытку, умоляющим голосом проговорил:
— Это неправда, Роберта, ты просто дразнишь меня. Скажи, что это не так! Ты его не любишь! Дорогая моя, я люблю тебя…
Глядя на него, Роберта очень медленно, отчеканивая каждый слог, произнесла:
— Я ненавижу тебя, Аль. Ты всегда был мне противен.
Кровавый занавес опустился перед Арле. Он вытянул руку, наткнулся на мягкую плоть и, закрыв глаза, спустил курок. Три выстрела громом отдались в его висках. Последняя пуля пролетела уже выше цели: Роберта беззвучно осела на пол.
Арле открыл глаза и увидел тело, распростертое у его ног. Роберта не шевелилась. Из раны под левой грудью струилась кровь. Она умерла. Во второй раз. Теперь уже по-настоящему.
— Очнитесь, старина, — сказал Фонтен. — Что вы там плетете? Ваша жена? Но она же умерла, ее похоронили.
— Да, — согласился Арле. — Я убил призрака.
С этими словами он положил трубку и медленно прошел на середину комнаты. Нагнувшись к Роберте, он прикрыл ей веки, поправил платье. Потом выпрямился и какое-то время не отрываясь глядел на жену. Арле не чувствовал к ной неприязни. Но зло породило зло. А теперь дело сделано, и все вернется на круги своя.
Он включил приемник. Грянул хор, мелодия рассыпалась красивыми аккордами. Арле повернул ручку до упора. Гармонические звуки наполнили мозг. Ему вдруг чертовски захотелось курить. Вспомнив про саквояж Роберты, он пошел в ванную, вынул из пачки «Кравена» сигарету и закурил, воспользовавшись зажигалкой жены.
Потом он вернулся в комнату. Лужица около тела стала больше. Он измазал ботинки в крови, и теперь они оставляли темные пятна на плитках пола. Подобрав пистолет, Арле вышел на террасу.
Стояла чудесная ночь. Облака закрывали луну, но к северу, в стороне Франции, на небе мерцало множество звезд. В саду зашуршали в траве насекомые. Со стороны лагуны доносилось пронзительное протяжное пение негров под аккомпанемент тамтамов.
В комнате за его спиной низкий женский голос запел с английским акцентом старинную французскую рождественскую песню:
Арле сделал глубокую затяжку. Казалось, вместе с дымом грудь его наполняется горечью и нежностью.
Издалека, с побережья, послышался двойной автомобильный гудок. Арле улыбнулся: это Фонтен мчится на всех парах. Через две минуты он будет здесь. Арле бросил окурок, раздавил его ногой. Закрыв глаза, он стал слушать:
— У меня нет выбора, — пожав плечами, сказал он.
И поднес дуло к виску.
2 июня 1970 г. — 23 июня 1971 г.
Фред Кассак
Болтливая служанка
(пер. с фр. Вал. Орлова)
Прелюдия
1
Звонок застиг Александра Летуара в момент, когда он третий раз за ночь пытался подвергнуть супругу своего директора утонченным истязаниям и она наконец готова была сдаться на милость победителя, в подтверждение своей доброй воли приступая к многообещающим приготовлениям.
Директорская жена улетучилась, и взору вырванного из сладкого сна Летуара предстала унылая действительность: беспорядок, растрескавшийся потолок, выцветшие обои, полная вонючих окурков пепельница и остановившиеся стенные часы.
Летуар разразился ругательствами, в коих к имени Господа присовокупил дома терпимости. Звонок раздался снова, и Летуар высказал пожелание, чтобы сам Вельзевул предался со звонящим противоестественному занятию. Но потом, вспомнив, что сегодня суббота, он понял, что звонит не кто иной, как служанка, а на нее не польстится даже не особенно разборчивый дьявол.
Скривившись, он встал, одной рукой нашарил стоптанные шлепанцы, другой — очки, накинул халат и пошел открывать.
— Доброе утро, господин Летуар. Как дела?
Летуар промямлил что-то, предаваясь размышлениям о том, сколь многозначно слово «женщина». Он не переставал изумляться: как так получается, что этот термин с равным успехом приложим и к этой Жоржетте Лариго, и к супруге его директора?
Войдя, Жоржетта направилась на кухню. Она являлась по субботам утром вот уже два месяца. И вот уже два месяца по субботам утром, впуская ее, Летуар машинально раздевал ее глазами — уж так привык он поступать со всеми женщинами, попадавшими в его поле зрения. Решительно, нет: здесь делать нечего. Ее ноги созданы, похоже, исключительно для того, чтобы ходить. Ягодицы также являли собой нечто плоско утилитарное. Тощие груди не вдохновляли. Что касается головы (каковую у женщин он в любом случае рассматривал как отросток второстепенной значимости), то и на ней все было сугубо функционально. Вся же совокупность — не красивее и не уродливее кухонного электрического комбайна — охоту к критике отбивала столь же бесповоротно, сколь и охоту в прямом смысле этого слова — даже у мужчины, свободного от предрассудков и всегда расположенного отыскать в любой женщине что-то привлекательное.
