Большой секс в маленьком городе - [19]

Жена президента, или мадам ПП, как ее все называют, знаменита тем, что богатство ее фантазии может сравниться только с размером ее груди. Сложенная по крепкому маргамонхийскому типу, но зараженная манекенными стандартами сильноразвитого мира, она была убеждена, что ее фигура больше напоминает велосипед, чем любое живое существо, у которого на костях есть немного мяса. Вследствие этого главным условием для утверждения на пост посла в последнее время стало умение ориентироваться в западной моде и, если ПП имеет хоть какое-то право голоса в этом вопросе, торговаться. На другом краю света маргамонхийские дипломаты целыми днями таскаются по модным бутикам и набивают дипломатическую почту образцами из того небольшого диапазона, который может польстить мадам ПП в ее собственных глазах.

Можете себе представить, что женщина с восьмым размером бюстгальтера и полным гардеробом малоразмерных вещей мало показывается на людях, и это очень жалко, потому что такая статная Первая леди, несомненно, сильно укрепила бы политическую позицию своего мужа, если бы электорат почаще ее видел. В теперешних обстоятельствах се не видит никто, кроме дворцового персонала, и, хотя дворцовый персонал видит многое, долг заставляет их превозносить тонкость ее выпуклой талии и восхищаться изяществом ее слоновьих лодыжек. Наверняка это бессмысленное растрачивание природного дара дает ПП причины для многих часов уныния. Тем временем он пролистывает глянцевые журналы, подбивает счета и составляет прогнозы на следующий финансовый год.

Когда наш вождь прибыл для того, чтобы разрулить кризис, дело еще больше осложнилось. Опасаясь рискованного заключения мира, некий патриотически настроенный антрепренер с похвальным беспристрастием распространил оружие среди сторонников жесткой линии по обе стороны баррикад, всем остальным, как северянам, так и южанам, осталось натачивать лезвия хозяйственных и сельскохозяйственных орудий и оплакивать дни невинности, до того как мы превратились в Давалок и Имелок. Хотя мы все хотели мира, мы слишком боялись заняться чем-то другим, кроме подготовки к войне. Таким образом Санта-Маргарита-и-Лос-Монхес классически пошла по наклонной к хаосу. Или пошла бы, если бы не Джорджи Пухол.

Джорджи отнюдь не сидел сложа руки, а вертел в них свою шляпу. Он сказал мне, что мог бы повлиять на людей на расстоянии, но для настоящей магии они должны находиться рядом. Как только ПП оказался в пределах действия его заклинаний и был околдован, Джорджи приступил к первому этапу своего плана, который заключался в том, чтобы заниматься любовью, а не войной. Признаю, не очень оригинальный лозунг, но стоит отметить метод Джорджи. Подкрепляя себя дымчатым с виду напитком из вареных корней, он сидел при полной луне, сжигал травы и бормотал под нос заклинания древнего обряда, секрет которого, как он утверждал, передал ему вместе со шляпой директор Английского банка. Джорджи объяснил, что этой формулой активно пользуются бухгалтеры в конце финансового года, чтобы перевернуть реальность и превратить все в собственную противоположность. Этим набобам не хватает воображения, чтобы применить волшебство для чего-нибудь поинтереснее денежных вопросов, но Джорджи поменял пару слов, добавил кой-каких растений, которые встречаются только на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес, и повысил производительность заклятия. В результате любой акт агрессии должен был превратиться в проявление любви. На первый взгляд чистейшая фантазия, но я вас уверяю: чистейшая или нет, но она работает.

Первыми жертвами колдовства пали подстрекатели, которых развелось невероятное количество. Даже не знаю, откуда они взялись. Маргамонхийцам так же свойственно стадное чувство, как и всем другим, но, как правило, больше всего их раззадоривает вид Паскалининых ягодиц, и политическим пустомелям достается на орехи — если только они не мелют чего-нибудь против ПП, в каком случае им достается на что-нибудь посущественнее. Но когда Имелки и Давалки стали хватать друг дружку за горло, эти скользкие типы повыползали изо всех щелей, как слизни под дождем, готовые утолить народную жажду агрессивной риторики. Однако, как только стало действовать заклинание Джорджи, все безмозглые выдумки смутьянов вдруг встали с ног на голову.

Подстрекатель собирал шайку недоброжелателей, которым не терпелось послушать россказни о злодействах противников, но стоило ему открыть рот, как из него изливался поток молока и меда. Просто чудо какое-то. Разумеется, никто из них не желал вести слащавые речи о братской любви и родстве людей, но они ничего не могли с собой поделать. Гримасничая, словно страдающая от запора горгулья, когда с языка готовы были сорваться слова праведного возмущения и крайней антипатии к врагам, краснобай кричал: «Давалки (или Имелки, лишнее вычеркнуть согласно личным пристрастиям) не насилуют наших женщин и не насаживают на штыки наших младенцев!» — и непонимание омрачало его лицо, а недовольная толпа нелицеприятно выражалась себе под нос. В первый раз, как я это услышал, мне показалось, что это ирония, но, насколько мне известно, люди, проповедующие ненависть, не способны на иронию. Потом он продолжал: «Давалки (или Имелки) не продают человеческие органы, не отравляют ваши колодцы и не уводят скот. Они не нападают на вас из-за угла, без всякой причины. Они не отнимают у вас работу, деньги и ресурсы. Они прислушиваются к разуму, Давалки (или Имелки) хотят мира, так же как мы с вами. Они добры и отзывчивы, они заботятся о своих семьях и престарелых родственниках» — и так далее, пока не становилось заметно, как растет испуг в глазах оратора, не способного сдержать собственный приступ добродушия. Словно человек, который проснулся и обнаружил, что у него изо рта выползает солитер, после первого шока он уходит в себя, в умонастроении «нет, это все не на самом деле» — если, конечно, у него достаточно ума, чтобы его настроить, — и ждет, пока выползает глист и пот оставляет темные пятна на рубашке. Если оратору везло, то разочарованная толпа просто расходилась; если нет, то она расходилась, но в другом смысле, забрасывая его тухлыми яйцами и фруктовыми очистками, которые на лету превращались в перышки и лепестки цветов; одного агитатора чуть не линчевали, но только разъяренная толпа вместо петли все завязывала у него на шее изысканные банты.