Большой пожар - [54]

Из доброго десятка неотложных проблем, которые надлежало немедленно решать, я сконцентрировался на Ольге с Бубликом. Сколько они продержатся, знать я не мог, но сознавал, что счет идет на минуты, а то и на секунды.

Чепурин, с которым Кожухов связался по радио, четко доложил: чтобы протушить фильмотеку, ему необходимы два ствола А. Пока мы с Кожуховым ломали головы, где их взять, появились Вася и Леша, подпаленные, прокопченные, но удовлетворенные – с литобъединением они сработали иа пятерку.

Я ввел Васю в обстановку. Он отрешенно слушал, смотрел наверх и думал. А у меня не было времени ему сочувствовать, мне нужно было добыть стволы и пеногенераторы.

Вася перекинулся несколькими словами с Лешей и подошел к Кожухову. Полковник начал было проявлять заботу – у Васи были обожжены веки и брови, но он отмахнулся. Весь разговор шел при мне.

– Товарищ полковник, разрешите со связным пробиться в киностудию.

– Каким образом?

– Через крышу технического этажа.

– Хорошо продумал?

Полковник разговаривал с Васей и смотрел на сына, который появился в окне, прокричал что-то ребятам и стал спускать на спасательной веревке тело Веты.

– Так точно, товарищ полковник…

– Хорошо, – Кожухов оторвал взгляд от окна. – Не забыли перезарядить КИПы?.. Если пробьешься, доложишь, как по крыше подобраться к высотной части.

Вася с Лешей побежали к центральному входу.

– По крыше… – как бы про себя пробормотал Кожухов. – По крыше… Дима, а если попробовать с крыши кинотеатра?

Я даже сначала не понял, что это ко мне – полковник никогда не называл меня по имени. И уж совсем не догадывался, какая замечательно дерзкая, воистину гениальиая идея пришла в его голову. Я думал о Васе и Леше.

Как потом рассказал Леша, в лифтовом холле десятого Чепурин хорошенько полил их водой, и они по винтовой лестнице прорвались на крышу. Но спуститься с технического этажа на десятый оказалось невозможным – помните решетчатую металлическую дверь, преградившую дорогу Ольге? Даже Леша с его богатырской силой не смог ту дверь сломать – лом, пожарный легкий, для такой работы не годился, нужен был лом тяжелый.

Вася заметался по крыше и надумал такую штуку: обвязался спасательной веревкой, велел Леше держать покрепче, лег, заглянул вниз и стал звать Ольгу. Ольга говорила, что ушам своим не поверила – думала, галлюцинация, уж очень тогда ей было плохо. Но высунулась, откликнулась на авось: «Мы здесь, Вася, мы здесь!» Они оказались примерно в шести метрах книзу и чуть правее. С этого момента я все видел сам. Достигнув уровня окна, Вася вцепился в подоконник, прыгнул в комнату – а оттуда дым уже столбам валил, и через полминуты Леша поднимал Ольгу с Бубликом наверх. Потом снова спуотил веревку и поднял Васю.

На эту сцену многие смотрели оцепенев. Вася еще дважды спускался, кого-то обвязывал, и Леша поднимал. А потом Чепурин протушил фильмотеку и спасал людей обычным путем.

Вот такая история. Дальше была крыша с ее морозом и ветром, затем минут через пятнадцать Ольгу, Бублика и двоих других удалось переправить по внутренней лестнице и оттуда в больницу, а Вася с Лешей по той же крыше технического этажа побежали на разведку к высотной части.

Странная вещь! Когда Леша поднял Ольгу с Бубликом на крышу, я машинально взглянул на часы: было 19.34; значит, все, что я пока вам рассказывал, происходило примерно в течение одного часа.

А ведь я рассказал лишь малую часть того, что видел.

Потом мы подсчитали, что за первый час Большого Пожара было выведено, вынесено и спасено по лестницам более трехсот человек, а предстояло спасти еще столько же. Это очень много, о таком я еще ни разу не слышал и не читал: когда горели небоскребы в Сан-Паулу, Лас-Вегасе, Сеуле и Токио, спасенных, помнится, было гораздо меньше.

Итак, я видел лишь то, что происходило снаружи; о том, что творилось внутри, мне становилось известным по радиопереговорам и донесениям связных. Находясь в безопасности, я превратился в наблюдающую, слышащую, принимающую и передающую приказы машину.

НШ – это глаза, уши и рупор руководителя тушения пожара.

Если бы у меня было время и спокойствие духа, я бы любовался действиями своего РТП и аплодировал ему, как любимому артисту.

Говорят, Савицкий был великим тушилой, но в деле я его увидеть не успел. Он руководил пожарными и техникой, как классный дирижер оркестром, он слышал каждую фальшивую ноту. Во время пожара Савицкий никогда не повышал голоса – от него на людей нисходило спокойствие и уверенность. В огонь он шел только тогда, когда это было сверхнужно – так полководец подхватывает знамя и идет вперед, чтобы поднять боевой дух войск.

А Кожухова я много раз видел в деле.

Я читал, что самой высокой наградой для римского полководца был венок, который после победы ему вручали легионеры. Звание тушилы – это тоже наш венок, это награда, которую пожарные дают своему начальнику. Ни в каком личном деле она не фигурирует, она – признание подчиненных, и любой пожарный офицер самого высокого ранга мечтает ее получить, как любой шахматный мастер мечтает стать гроссмейстером.

По большому счету, таких тушил у яас выло двое, «Кожухов и Чепурии – любимые ученики Савицкого.