Большой марш - [6]
– Знаю я вас, таких умельцев… – неодобрительно сказал Чурсин, запрятывая в карман брюк свернутый кисет. – Знаю, как вы учитесь, все знаю…
– Ну, разобрать? – И загоревшийся Игорь, нажав на спусковую скобу, отделил затвор от винтовки.
– Положь, положь на место! – заволновался Чурсин. – Это вещь казенная, я за нее расписался, нечего ее портить!
Игорь вдвинул затвор и, с неохотой выпуская винтовку из рук, поставил на то место, где она стояла.
Небо – в блеклых лиловых облачных мазках – наливалось фиолетовой тьмою; на востоке, брезжа сквозь мглистую наволочь, вспухал багровый холм луны.
– А все-таки это заправа! – вспомнил Игорь разговор, что шел между ополченцами в песчаном яру, пока дожидались сумерек. Обсуждался слух – будто бы на днях на базаре обнаружили немецкую шпионку. Она пыталась улизнуть, но за ней погнались, и, видя, что не уйти, шпионка раскрыла бывший при ней ридикюль и крикнула в него: «Сто тридцатый схвачен!», – в ридикюле у нее помещался радиопередатчик.
– Почему же заправа? – вопросил Чурсин, вынимая из щербатого рта мундштучок с тлеющей самокруткой. Он произнес свои слова так, будто у него не было никакого желания и интереса вступать с Игорем в обсуждение, и он только снисходил с высоты своего возраста и житейской мудрости к наивности и детской простоте Игоря. – Люди говорят солидные, даром болтать не будут. Этих самых шпионов полным-полно. А то б мы с тобой тут не сидели. Думаешь, отчего у немцев такое продвижение?
– Я ж не говорю, что шпионов совсем нету. Конечно, они есть, а только это чудно как-то…
– Чего же тут для тебя чудного? – сказал Чурсин, опять снисходительно-насмешливо, как бы продолжая удивляться наивности Игоря.
– Да всё. Ну, хотя бы – чего эта шпионка на базаре делала? Чего она могла там вызнать? Подумаешь, какой объект – базар! И как могли ее там распознать? По каким признакам? Там тысячи народу, поди-ка угадай!
– Значит, распознали, не все олухи. А насчет того, чего она там делала – так это у тебя просто соображения нет. Для шпионов базар – самое лакомое место. Народ с разных концов, у иных языки во рту не держатся, болтают, не думаючи, все подряд, а шпион слушает да на ус накручивает. Вот такой, как ты, сболтнет чего по глупости, а шпион военную тайну и вызнал!
Чурсин говорил неторопливо, он как бы одалживал Игоря своим знанием, своим проницательным пониманием той истинной стороны явлений, что скрыта от тех, кто молод, неопытен и не умеет думать. В паузах между фразами он прикладывал к губам мундштук, пуская едкий махорочный дымок. Худые, обвислые, в складках и седом ворсе щеки его при каждой затяжке втягивались ямками, острее обозначая костистые скулы.
– Ну, допустим, из разговоров действительно можно что-то узнать. Но какие там особые разговоры на базаре? Про что? Почем пуд картошки? Где дождик прошел? Кому повестка на призыв пришла?
– Во-во! А это разве не тайна, как мобилизация идет? Да и про дождик. Эти сведения им тоже нужны, по таким сведениям они свои планы подправляют.
– Даже не смешно! – с презрительностью фыркнул Игорь. – Планы! Очень важно для их планов, что третьего дня пополудни в деревне, скажем, Борки дождь капусту полил…
– Молод ты, парень, молод… Мало еще на свете пожил. И мозгой шевелить не научился… – как бы итожа, тоном полного осуждения заметил Чурсин.
– Нет, все-таки – как же это можно на базаре шпиона распознать? – не сдавался Игорь. Мысль и сомнение его работали: там, в куче, когда говорили старшие, он молчал и слушал, но сейчас, не скованный присутствием большого числа взрослых, он непременно хотел разобрать все по косточкам, проанализировать и взвесить – что правда, а что выдумка, досужая болтовня легковерных людей, падких на всякие слухи, которых всегда было много вокруг, а с началом войны наплодилось совсем в невероятном количестве. Ведь несколько дней назад утверждали даже, что немцы десант на узловую станцию Лиски сбросили. А потом, как оказалось, в Лисках в этот же день тоже был слух о десанте, но только говорилось, что сбросили его на город.
– Заладил, чисто попугай – как да как! На такие дела особые люди поставлены. Они знают – как! – вскипел Чурсин, уже всерьез раздраженный Игорем, его пытливостью.
Чурсин был человеком, что свои мнения составляют из готового, с полною во все верою, и его всегда сердили, раздражали такие вот, вроде Игоря, строптивцы, которые дерзают сомневаться, рассуждать. Выпендриваются – а чего? Умней всех хотят быть? Умней всех не станешь…
– И передатчиков таких нет, чтоб из ридикюля – и на тыщу километров… – сказал Игорь, помолчав с полминуты. – Лёнич, ведь правда нет? Лёнич! – окликнул он Говорушенко.
Ленька не был мыслителем и аналитиком, как Игорь, он был человеком действия. В школе из кружков предпочитал секцию бокса, в книги заглядывал редко – и то лишь из одних приключений, рассуждения, тем более отвлеченные, его совершенно не интересовали.
Сейчас действий не было никаких, и Ленька, пожевав хлеба, который сунула ему в карман мать, когда он уходил из дома, просто тихо существовал, сжавшись в комок на глине; колени его, обхваченные руками, были подтянуты к самому подбородку, склоненная набок светловолосая Ленькина голова белела в сумраке, точно пук льняной кудели.
«…К баньке через огород вела узкая тропка в глубоком снегу.По своим местам Степан Егорыч знал, что деревенские баньки, даже самые малые, из одного помещения не строят: есть сенцы для дров, есть предбанничек – положить одежду, а дальше уже моечная, с печью, вмазанными котлами. Рывком отлепил он взбухшую дверь, шагнул в густо заклубившийся пар, ничего в нем не различая. Только через время, когда пар порассеялся, увидал он, где стоит: блеклое белое пятно единственного окошка, мокрые, распаренные кипятком доски пола, ушаты с мыльной водой, лавку, и на лавке – Василису.
Уголовный роман замечательных воронежских писателей В. Кораблинова и Ю. Гончарова.«… Вскоре им попались навстречу ребятишки. Они шли с мешком – собирать желуди для свиней, но, увидев пойманное чудовище, позабыли про дело и побежали следом. Затем к шествию присоединились какие-то женщины, возвращавшиеся из магазина в лесной поселок, затем совхозные лесорубы, Сигизмунд с Ермолаем и Дуськой, – словом, при входе в село Жорка и его полонянин были окружены уже довольно многолюдной толпой, изумленно и злобно разглядывавшей дикого человека, как все решили, убийцу учителя Извалова.
«… Уже видно, как наши пули секут ветки, сосновую хвою. Каждый картечный выстрел Афанасьева проносится сквозь лес как буря. Близко, в сугробе, толстый ствол станкача. Из-под пробки на кожухе валит пар. Мороз, а он раскален, в нем кипит вода…– Вперед!.. Вперед!.. – раздается в цепях лежащих, ползущих, короткими рывками перебегающих солдат.Сейчас взлетит ракета – и надо встать. Но огонь, огонь! Я пехотинец и понимаю, что́ это такое – встать под таким огнем. Я знаю – я встану. Знаю еще: какая-то пуля – через шаг, через два – будет моя.
«…– Не просто пожар, не просто! Это явный поджог, чтобы замаскировать убийство! Погиб Афанасий Трифоныч Мязин…– Кто?! – Костя сбросил с себя простыню и сел на диване.– Мязин, изобретатель…– Что ты говоришь? Не может быть! – вскричал Костя, хотя постоянно твердил, что такую фразу следователь должен забыть: возможно все, даже самое невероятное, фантастическое.– Представь! И как тонко подстроено! Выглядит совсем как несчастный случай – будто бы дом загорелся по вине самого Мязина, изнутри, а он не смог выбраться, задохнулся в дыму.
Произведения первого тома воскрешают трагические эпизоды начального периода Великой Отечественной войны, когда советские армии вели неравные бои с немецко-фашистскими полчищами («Теперь — безымянные…»), и все советские люди участвовали в этой героической борьбе, спасая от фашистов народное добро («В сорок первом»), делая в тылу на заводах оружие. Израненные воины, возвращаясь из госпиталей на пепелища родных городов («Война», «Целую ваши руки»), находили в себе новое мужество: преодолеть тяжкую скорбь от потери близких, не опустить безвольно рук, приняться за налаживание нормальной жизни.
«… И вот перед глазами Антона в грубо сколоченном из неструганых досок ящике – три или пять килограммов черных, обугленных, крошащихся костей, фарфоровые зубы, вправленные в челюсти на металлических штифтах, соединенные между собой для прочности металлическими стяжками, проволокой из сверхкрепкого, неизносимого тантала… Как охватить это разумом, своими чувствами земного, нормального человека, никогда не соприкасавшегося ни с чем подобным, как совместить воедино гигантскую масштабность злодеяний, моря пролитой крови, 55 миллионов уничтоженных человеческих жизней – и эти огненные оглодки из кострища, зажженного самыми ближайшими приспешниками фюрера, которые при всем своем старании все же так и не сумели выполнить его посмертную волю: не оставить от его тела ничего, чтобы даже малая пылинка не попала бы в руки его ненавистных врагов…– Ну, нагляделись? – спросил шофер и стал закрывать ящики крышками.Антон пошел от ящиков, от автофургона, как лунатик.– Вы куда, товарищ сержант? Нам в другую сторону, вон туда! – остановили его солдаты, а один, видя, что Антон вроде бы не слышит, даже потянул его за рукав.
Наша книга — это сборник историй, связанных с репрессиями граждан за их высказывания в социальных сетях. С каждым годом случаев вынесения обвинительных приговоров за посты, репосты и лайки становится все больше. Российское интернет-пространство находится под жестким контролем со стороны государства, о чем свидетельствует вступление в силу законов о «суверенном интернете», «фейковых новостях» и «неуважении к власти», дающих большую свободу для привлечения людей к ответственности за их мнение.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент — столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.