Большой, маленький - [20]

— Она замечательная девушка, — сказал Дринквотер, указывая на нее пальцем, — замечательная девушка…

Он снова задумчиво посмотрел на Виолетту, а она на него, а пылинки летели сверху и в лучах солнца блестели, как золото Данаи.

— Мне кажется, — серьезно сказал он, раскачивая за спиной свою бамбуковую трость, как маятник, — мне кажется, что вы смотрите на меня, как на старика.

— Вы имеете в виду, что Вы так думаете.

— Нет… Я не знаю. Положим, не старик…

— Но вам кажется, вы думаете…

— Я имел в виду, что я думаю…

— Вы хотели сказать «я догадываюсь», — сказала она, переступая своими ногами и сгоняя с цветка бабочку.

— Американцы всегда говорят «я догадываюсь», не так ли?

Она, дурачась, заговорила низким голосом, изображая неотесанного деревенского парня:

— Я догадываюсь, что пора вести коров на пастбище.

Она наклонилась к цветку и он наклонился вместе с ней. Лучи солнца упали на ее обнаженные руки и, как бы для того, чтобы помучить ее, сад наполнился жужжащими и попискивающими насекомыми.

— Ну, — сказал он и она почувствовала внезапную дерзость в его голосе. — Я догадываюсь… я догадываюсь, что люблю вас, Виолетта. Я хочу, чтобы вы оставались здесь всегда. Я догадываюсь…

Она побежала от него по выложенной плитами садовой дорожке, чувствуя, что в следующую минуту он обнял бы ее. Она завернула за следующий угол дома. Он не преследовал ее. «Догони меня, не дай мне уйти — думала она».

Что же произошло? Она замедлила шаги, очутившись на темной аллее. Дом отбрасывал сюда свою тень. Лужайка спускалась к тихо журчащему ручью, а за ручьем высился поросший соснами холм. Верхушки сосен были похожи на острые наконечники стрел. Она остановилась среди небольшой тисовой рощи, она не знала, куда идти дальше. Дом позади нее выглядел таким же серым, как кора тиса, и таким же мрачным. Толстые каменные колонны, угнетающие своей мощью, дополнялись украшениям из кремневых поясков, которые казались бесполезной насмешкой. Что делать?

Она заметила светлый костюм Дринквотера, мелькающий среди каменных развалин монастыря; она услышала звук его шагов. Ветки тисов наклонились под порывом налетевшего ветерка, но она даже не посмотрела в его сторону и он, смущенный, ничего не говоря, подошел поближе.

— Вы не должны говорить так, — сказала она, обращаясь к холму и не поворачиваясь в его сторону. — Вы совсем не знаете меня, не знаете…

— Это не имеет никакого значения, — прервал он ее.

— О… — только и смогла произнести она. — О-о-о.

Она дрожала и его тепло коснулось ее. Он подошел сзади, обнял ее и она прислонилась к нему, ощущая его силу. Они медленно пошли вдоль ручья туда, где он впадал в небольшую пещерку у подножия холма и исчезали из виду. Они чувствовали влажную сырость пещеры и дыхание камней. Он обнял ее еще крепче, пытаясь защитить от сырости, которая заставляла ее вздрагивать. И в крепких объятиях его рук, она, уже без слез, рассказала ему все свои секреты.

— Значит, вы любите его? — спросил Дринквотер, когда она закончила. — Любите того, кто так поступил с вами? — теперь уже его глаза блестели от слез.

— Нет, и никогда не любила. — До этого момента она ни о чем не задумывалась. Теперь она хотела знать, что может ранить его больше, чем то, что она любила человека, который так поступил с ней. /В душе она была не совсем уверена, кто именно был этим человеком, но он никогда, никогда не узнает об этом/. Грех угнетал ее. А он принес ей что— то похожее на прощение.

— Бедное дитя… — сказал он. — Запутавшееся. Но теперь с этим покончено. Послушайте меня. Если… — он взял ее за плечи, слегка отодвинув от себя и посмотрел ей в глаза; длинные густые ресницы почти скрывали их.

— Если бы ты смогла принять меня… Ничто не помешает мне думать о тебе плохо. Может быть, ты считаешь меня недостойным. Если ты согласишься, я клянусь, что ребенок, который должен родиться будет моим. Я признаю его своим.

Его лицо, строгое в своей решимости внезапно смягчилось. На нем появилось нечто вроде улыбки.

— Один из наших детей, Виолетта. Один из многих.

Теперь и на ее глаза навернулись слезы, это были слезы умиления его добротой. Раньше она думала о своем будущем не иначе, как со страшной тревогой, теперь же он предлагал ей спасение. Как он добр! А папочка почти не заметил этого.

Она знала, что недостойна этого. Разве она могла быть здесь? Она высвободилась из его объятий и пошла вокруг дома под арками зубчатых стен, увитых растениями. Белые ленты ее шляпы, которую она теперь держала в руке, волочились по темно-изумрудной траве. Она чувствовала, что он, соблюдая небольшую дистанцию следует за ней.

— Любопытно, — воскликнула она, завернув за угол дома, — очень любопытно.

Грязная серая каменная кладка сменилась веселой кирпичной кладкой с интригующими красно-коричневыми оттенками. Повсюду были уставлены аккуратные металлические доски в рамочках светлого дерева.

— Что это, — спросила Виолетта, когда Джон подошел к ней, — почему так много домов?

— Да, здесь много домов, — сказал он, улыбаясь, — и каждый для вас.

Сквозь зелень она увидела спину своего отца. Он все так же сидел, удобно устроившись в широком кресле, все так же смотрел сквозь заросли глицинии и видя дорожку со сфинксами, по обеим сторонам которой стояли кедры. Отсюда он напоминал лысого монаха, дремлющего в монастырском саду. Она рассмеялась. Вы будете странствовать и жить во многих домах. Во многих домах. Она взяла руку Джона Дринквотера; она чуть не поцеловала его. Продолжая смеяться, она посмотрела ему в лицо; он казался приятно удивленным.