Большой федеральный крест за заслуги. История розыска нацистских преступников и их сообщников - [7]

— А полученные поручительства и чек, их тоже оставили? — спросил Дональд Хартнел.

Его дядя улыбнулся.

— Я вижу, ты уже понял, какое значение эти бумаги имели бы для доказательства претензии на наследство, — заметил он. — Зелигманы могли бы, конечно, взять эти драгоценные документы с собой, в неизвестное, спрятав их, скажем, в своем платье. Но отец нашего клиента, весьма интеллигентный человек и прекрасный шахматист, привыкший продумывать все на несколько ходов вперед, счел это небезопасным. Он знал или по крайней мере догадывался о том, что им, как евреям, предстояло теперь еще многое: придирки, издевательства, принудительные работы, концентрационный лагерь, а может быть, и смерть… Он рассчитал следующим образом: «То, что мы возьмем с собой, будет при первом же обыске, безусловно, найдено и для нас, следовательно, навсегда потеряно. Кроме того, эти поручительства и чек пока для нас совершенно бесполезны. Наш шанс состоит в том, чтобы выстоять в трудные времена войны и нацистского господства и тогда уже использовать — хотя бы кому-либо из нас — эти бумаги. Нужно поэтому иметь для них верный тайник, который можно было бы впоследствии разыскать…» Таковы были его соображения, и он остановил свой выбор на одной ценной картине, которую когда-то получил в наследство от своего деда, человека весьма богатого и понимавшего толк в искусстве. Между рамой картины и обратной стороной полотна он засунул компактно уложенные бумаги, наклеил сверху ленту, которую тщательно покрыл пылью, чтобы она не бросалась в глаза, и повесил картину снова на ее обычное место, после чего показал тайник жене и всем детям, в том числе и младшему сыну, нашему клиенту, потребовав, чтобы они хорошенько запомнили картину — горный пейзаж в Силезии с развалинами замка на переднем плане, а также имя художника, Каспара Давида Фридриха.

— Что-то я тут не понял, ведь картину могли украсть?!

— Разумеется, но именно это-то господин Зелигман-старший и продумал хорошенько. Он рассчитал так: ценная живопись, даже если она и будет украдена, всплывет, по всей вероятности, когда-нибудь снова. Потому что в отличие от большинства других вещей возможности оценки подобных шедевров ограничены определенным и вполне обозримым кругом людей — специализирующихся в этой области торговцев и коллекционеров.

Картину всегда можно идентифицировать, она числится в каталогах и не может быть изменена либо выставлена к продаже с фальшивыми данными, не потеряв при этом в своей ценности, — понимаешь теперь, Дон?

Хартнел кивнул головой.

Погибшему лет тридцать назад Зелигману-старшему надо отдать должное, и тут же он начал прикидывать, каким образом можно было бы привести сейчас эту умную шахматную комбинацию пусть к запоздалому, но успешному решению.

— Надо полагать, что наши уполномоченные в Германии напали уже на след картины, — предположил он, — и наш клиент намеревается с помощью этих бумаг, если только они сохранились в его тайнике, доказать свои близкие родственные отношения с умершим мультимиллионером Маркусом Левинским. Но разве нет у него других возможностей доказать это кровное родство? И кто еще, кроме нашего клиента, рассматривается как возможный наследник?

Мистер Клейтон вздохнул. Затем он заявил:

— Ну, что касается первого вопроса, так тут ответ совершенно ясен — не существует никаких других документов, с помощью которых наш клиент мог бы доказать, что он приходится племянником умершему Маркусу Левинскому. Дэвид Зелигман был взят еще маленьким мальчиком в одну дружившую с его родителями католическую семью в Кракове, где его и выдавали за члена семьи. Это позволило ему избежать преследований, но все его бумаги и документы были уничтожены, так же как и все казенные реестровые книги довоенного времени в польских учреждениях и в еврейской религиозной общине, к которой принадлежали Зелигманы. А в 1945 году, когда наш клиент вместе со своими приемными родителями из Кракова приехал однажды в свой родной городок, он увидел, что от бывшей виллы родителей не осталось и камня на камне; картина же бесследно исчезла. О том, что его родителей и сестер уже нет в живых, он узнал еще раньше… Вскоре после того, в 1946 году, Дэвид Зелигман смог на основании показаний свидетелей, данных под присягой, получить снова свое настоящее имя и с помощью Организации Объединенных Наций покинуть Польшу. Он поехал в Канаду, учился там, стал архитектором и живет, как я уже говорил, в провинции Квебек в качестве равноправного, весьма уважаемого и хорошо обеспеченного человека…

— Теперь ясно, — сказал Хартнел, — нам требуются документы, запрятанные за рамой картины Каспара Давида Фридриха, чтобы доказать, что Дэвид Зелигман является племянником и, следовательно, наследником умершего Маркуса Левинского. Но как же все-таки обстоит дело с другими наследниками?.. Где доказательства, что таковых нет? У Маркуса Левинского были, вероятно, и другие братья и сестры, не только миссис Зелигман.

— Это даже несомненно, — сказал мистер Клейтон. — Когда девятнадцатилетний Маркус уехал незадолго до первой мировой войны в Америку, у него в Польше остались родители, два младших брата и совсем еще маленькая сестра, ставшая впоследствии женой Зелигмана. Оба брата — об этом имеются официальные свидетельства — пошли добровольцами в армию и пали на русском фронте, один в 1916 году, другой в 1918 году, причем никто из них не был женат. Можно считать твердо установленным, что Маркус Левинский после смерти своих родителей не имел в Польше никаких близких родственников, кроме своей сестры, которая впоследствии вышла замуж за отца нашего клиента, господина Зелигмана.