Большое собрание преданий, сказок и мифов западных славян - [18]

камень чувств не знает.

Сделай камень из меня,

кровь застынет в жилах,

чтоб душа о свете дня

больше не тужила».

«Рад бы, рад бы был, жена,

я поверить слову,

только рыбку в синем море

кто поймает снова?

Не препятствовал бы я

к матушке явиться,

но лихие мысли женщин —

кто их не боится?

Ну же, ладно, отпущу,

облегчу-ка долю,

если только слово дашь

исполнить мою волю.

Мать не смей ты обнимать,

ни кого иного,

а не то любовь земная

пересилит снова.

Никого не обнимай

с зари до заката,

а как благовест услышишь,

воротись сюда ты.

С заутрени до вечерни

время тебе дарится,

а для верности дитя

пусть со мной останется».

IV

Как бы, как бы это было

чтоб без солнышка весной?

Что же это за свиданье

без объятия с родной?

Если к матери прижмется

дочь в тоске сердечной,

кто ее тогда осудит

за порыв извечный?

Плача, с матерью проводит

время водяная:

«Время к вечеру подходит,

я боюсь, родная».

«Ты не бойся, моя дочка,

темной силы дерзкой,

я тебя не дам в обиду

ублюдине мерзкой!»

Пришел вечер. Муж зеленый

под окнами шляется,

женщины, засов задвинув,

от него скрываются.

«Ты, дитя мое, не бойся

твари водяной,

он на суше не имеет

власти над тобой».

Звон вечерний отзвонили,

Бух! Бух! – стук раздался:

– Ну, жена, пошли домой,

Я проголодался!

– Вон отсюда, враг поганый,

прочь иди, на дно свое,

там устроишь ужин званый,

все, что здесь, то – не твое!

В полночь – бух! бух! – снова

стук в запертые двери:

– Ну, жена, пойдем домой —

постели постели!

– Вон отсюда, враг поганый,

прочь иди, на дно свое,

пусть тебе устелют илом

ложе гадкое твое.

В третий раз – бух! бух! – раздался,

как зари занялся свет:

– Ну, жена, пойдем домой,

дитя плачет, еды нет!

– Ах, матушка, чем он манит,

как к младенцу сердце тянет!

Отпусти меня, родная,

Жизни без дитя не знаю.

«Не ходи, останься, дочка!

Ложь во всех его словах,

о младенце ты тоскуешь,

за тебя растет мой страх.

Душегуб, иди отсюда!

Дочь останется со мной.

Коль дитя без мамки плачет,

к нам неси его домой».

На озере буря стонет

и сквозь стон младенца крик:

он любую душу тронет,

хоть прервался в тот же миг.

«Ах, матушка, горе, горе,

холодеет кровь моя:

мама, мамочка родная,

страшусь водяного я!»

Что упало? Из-под двери

лужица кровавая,

Страхом скована, застыла,

дверь открывши, старая:

как принес им враг младенца,

как снести удар судьбы! —

Голова дитя без тельца,

тельце дальше – без главы.

Верба

Встретив раннюю зарю,

муж спросил жену свою:

– Ответь, милая моя,

ты со мной всегда честна,

ты со мной всегда честна,

но одно лишает сна —

уж два года мы с тобою,

и не знаю я покоя.

Жена моя, голубица,

что с тобой во сне творится?

Спать ложишься свежей, бодрою,

ночью – рядом тело мертвое.

И ни вздоха, и ни трепета,

и ни стона, и ни лепета.

Вся ты словно изо льда,

будто мертвая вода.

Ночью даже детский крик

не пробудит ни на миг.

Жена моя, золотая,

расскажи мне, не скрывая.

Если это хворь какая,

позову тебе врача я.

В поле разных травок много,

мы найдем тебе подмогу.

Есть другое средство тоже:

слово мощное поможет.

Слово тучи разгоняет,

в бурю лодки охраняет,

С неба звездочку достанет —

сила слова не обманет.

– Господин любимый мой,

Пусть все течет само собой. —

Если что-то суждено,

излечить то не дано.

Что Судьба кому-то скажет,

людское слово не развяжет.

Хоть безжизненна на ложе,

все идет по воле Божьей.

Все идет по Божьей воле,

ночью Он хранит от боли.

Мертвой суждено мне спать,

но с утра жива опять.

Поутру светла дорога —

положись на помощь Бога!

Но жена напрасно просит —

муж иную думу носит.

Сидит бабка у ворот,

из миски в миску воду льет.

Двенадцать мисок ряд стоит,

муж старухе говорит:

– Слушай, мать, ты знаешь много,

ляжет как кому дорога,

Знаешь, как болезнь родится, —

куда жена моя стремится?

Спать ложится свежей, бодрою,

ночью – рядом тело мертвое.

И ни вздоха, и ни лепета,

и ни стона, и ни трепета.

Вся как будто изо льда,

словно мертвая вода.

– Как бы мертвой ни была,

ведь лишь днем она жила.

Днем с тобой живет, дыша,

ночью – в вербочке душа.

У потока под горой

верба с белою корой;

ветки желтые на ней,

там душа жены твоей.

– Не хочу с женою жить,

чтобы с вербою делить;

пусть жена со мной живет,

верба пусть в земле гниет.

На плечо топор взвалил,

Под корень вербочку срубил.

В реку пала и на дне

зашумела в глубине.

Зашумела, завздыхала,

словно мать душой страдала.

Будто тяжко умирала,

с болью на дитя взирала.

– Что у дома за собранье?

О ком слезы, причитанья?

– О твоей супруге милой,

как косой, ее срубило;

То ходила, напевала,

как подкошена, упала;

умирая, завздыхала,

с болью на дитя взирала.

– О беда, судьбина злая,

я жену убил, не зная,

что дитя в минуту ту,

превратил я в сироту!

Верба с белою корой,

что ты сделала со мной!

Одному теперь мне жить,

что с тобой мне учинить?

– Пусть достанут из воды,

срежут желтые пруты;

И потом за прутом прут

колыбельку пусть сплетут.

Уложи в нее сыночка,

и спокойной будет ночка.

Будет колыбель качаться —

дитя с мамой обниматься.

А другие прутья ты

посади-ка у воды.

А как мальчик подрастет,

резать дудочки начнет.

Будет в дудочку дудеть,

вместе с мамой песни петь.

Лилия

Почила дева в пору юных лет,

Как будто высох розы ранней цвет,

Почила дева, розе не дышать.

Жаль ее, жаль – в земле ей лежать.

«Не хороните меня

Средь деревенских могил,

Там жалобы вдов и сироток

Мне спать не дадут.

Хочу, чтоб мой вечный покой