Большое Сердце - [96]

Увы, из осторожности или по недоразумению Николай Пятый не огласил официально этой буллы. Но наши отношения не ограничились обменом взаимными услугами. Мы оба знали, что за этим стоит. Для того, кто занимает высшие позиции во власти, категория интереса существенно упрощает отношения по сравнению с тем, как общаются обычные люди. В этом плане невозможно не знать, что у любого, кто к тебе приближается, всегда есть о чем просить, и нет никакого основания возмущаться этим. Обычные люди не могут дружить, любить или доверять кому-то, если возникает тень заинтересованности. И напротив, для людей, стоящих у власти, единственный способ установить истинные отношения – это откровенно обозначить свои интересы. Сильные мира сего в первую очередь задают вопрос: чего именно вы ждете от меня? И от искренности, с которой им дается ответ, зависит возможность следующего этапа сближения. Со всей откровенностью обсудив важные темы, мы с папой римским могли отдаться бесцельным, не преследующим выгоды беседам, что позволило нам лучше узнать друг друга. Случилось так, что местный недуг, который папа у меня определил, в конце концов действительно свалил меня с ног. Мне пришлось задержаться в Риме после отбытия полномочных представителей, и, пока я выздоравливал, я оставался гостем папы. Мы виделись каждый день, и в итоге я смог как следует узнать этого многогранного человека. Ныне он почил с миром, а я стал никем, и теперь я спокойно могу сказать правду о нем и о себе.

Он принадлежал к тем итальянским священникам, у которых за приверженностью к религии скрывается глубокая страсть к Античности. Николай Пятый был знатоком греческих и римских философов. Он собрал в Риме кучку эрудитов, бежавших из Византии накануне падения империи. Он всегда утверждал, что, собирая византийское наследие, действовал на благо Католической церкви, борясь с расколом Римской империи на Восточную и Западную. И действительно, во время его понтификата Рим сделался подлинным центром христианства. Между тем, расхаживая с ним по его библиотеке, я вскоре осознал, что он питает к античной культуре страсть, не только имеющую мало общего с католической верой, но и противоречащую ей. Он, в отличие от других, читая Платона или Аристотеля, не стремился отыскать у них основополагающие мысли, предвещающие Христа. Он читал и чтил их ради них самих. Однажды он доверительно сообщил мне, что каждый день, как фанатичный последователь, применяет на практике уроки Пифагора, изложенные в «Золотых стихах» пифагорейцев. Он предпринял в Риме строительство нового папского дворца, чье величие должно явить новое и, как он надеялся, вечное единство Католической церкви. Ватикан все еще в лесах, я имел случай посетить его перед тем, как отправиться на Хиос. Для проектирования этого здания папа призвал архитекторов, проникнувшихся отзвуками Античности. Вместе с ними он побывал на развалинах древних храмов и без колебаний перепрыгивал через руины, чтобы измерить пропорции фронтона или колоннады.

Как-то он сделал мне поразительное признание: если он страстно хотел убедить правителей европейских держав начать новый Крестовый поход, то лишь затем, чтобы спасти культурные сокровища Византии. Главное, в чем он упрекал турок, – это в недостатке внимания к творениям Античности.

– И потом, – вставил я, – они ведь магометане…

Он взглянул на меня и пожал плечами.

– Да, – молвил он.

Тонкая улыбка, скользнувшая по его лицу, искры иронии в глубине глаз окончательно убедили меня: в нем нет веры. А он, должно быть, долго прикидывал, насколько слаба моя собственная вера. Эта тайна связала нас крепче, чем клятва. И у него была возможность впоследствии доказать мне это.

* * *

Италия, Средиземноморье, Восток – отныне наши взгляды были направлены туда. Мы, пожалуй, чересчур быстро забыли англичан. Конечно, новому королю Англии была ненавистна мысль о возобновлении войны. Его жена – дочь короля Рене – рядом с английским монархом представляла партию мира. Но всем там мерещилось нечто иное. Пятилетнее перемирие подошло к концу, когда я вернулся из Рима. В еще остававшихся во французском королевстве английских гарнизонах, которым не выплачивали жалованье, произошли беспорядки. На Фужер напал наемник, бывший на службе у англичан. В городе разграбили все до последней ложки.

Я обнаружил, что среди придворных царит великое волнение. Истекшие годы заставили забыть об английской опасности, как если бы ужасы нескончаемой войны блокировали память и не давали родиться самой мысли о необходимости сражаться. Даже король вернулся к своей прежней манере поведения – подавленности и нерешительности. Казалось, что исходившая от англичан опасность вернула его в отдаленные времена несчастной юности. Внешние перемены и новые манеры короля были замечены всеми подданными, но только не им самим. Нерешительность короля огорчала военных, и я разделял это чувство. Вот уже пять лет шла работа над созданием мощной армии. Учреждение ордонансных рот, лучники, артиллерия – все было готово. Перемирие принесло нам скорое процветание, которое хоть и было неустойчивым, все же создало благоприятную ситуацию для возобновления войны и завершения ее в нашу пользу.