Большое Сердце - [117]

Я запросил и получил разрешение при соблюдении строжайших условий гулять каждое утро во дворе замка. Лучи солнца, еще неяркого в конце зимы, вывели меня из состояния умственного отупения, в которое меня погрузил полумрак моих застенков. Вновь, как и в начале заточения, я ощутил легкость своего нового положения, свободного от груза ответственности. Заключение сделалось от этого еще более мучительным, ибо препятствовало полноценному использованию этой новой свободы. Тем сильнее я жаждал подготовить побег.

На протяжении всего этого периода Марк не заговаривал со мной о своих поисках, но непрерывно искал в самом замке и окрест лазейки, которые позволили бы мне ускользнуть от надзора. Он предъявил мне отчет в начале весны, когда посчитал, что я достаточно физически окреп, чтобы попытаться обрести свободу. Он разузнал обо всех пороках, привычках и причудах всего гарнизона замка, начиная с начальника охраны и до самого распоследнего лакея, выносившего помои. Марк не умел ни читать, ни писать, но его ум был таким же основательным, как книга заклинаний, испещренная пометками. Любой человек, от которого хоть в малейшей степени могла зависеть моя свобода, был запечатлен в его памяти с особой записью о его слабостях. Ему было известно все: один пьет, другой рогоносец, третий любит много и вкусно поесть. Заметим мимоходом, что мир Марка был вовсе не уродлив. Все недостатки он воспринимал как естественные свойства человеческой натуры. Он подмечал их, не вынося ни малейшего осуждения, имея в виду лишь возможность использовать их для достижения своей цели. Это роднило его с прокурором Дове. И тот и другой чтили закон, один – установленный людьми, другой – установленный природой. Столкнувшись с таким человеческим типом, я осознал, до какой степени не ведал этих законов, пренебрегал ими, решившись выйти за их рамки. В нас некоторым образом совмещаются два противоположных и взаимодополняющих полюса человеческого сознания: подчинение сущему и желание создать новый мир. Хоть я и отдавал должное тем, кто думал, как Дове и Марк, но оставался верен своим мечтам. Я был уверен: люди, полностью принимающие установленные законы, могут прекрасно жить, занимать высокие посты, преодолевать препятствия, но им не дано свершить ничего великого.

Однако в той крайней нужде, в которой я оказался, мне не оставалось ничего иного, кроме как положиться на Марка. Я был ему бесконечно признателен за его усилия.

Марк не просто выявлял человеческие слабости обитателей замка. Он производил тончайшую операцию, которая позволяла конвертировать любой порок в единицы некой общей системы ценностей: в деньги. Те, кто продвинулся по пути пьянства, супружеской измены или алчности, в итоге все до единого оказывались уязвимы перед этой универсальной ценностью, которая сама по себе ничтожна, но может все. Определив цену для каждого человека в замке, Марк вместе со мной взялся за выработку конкретных планов, которые позволили бы понять, что нам действительно нужно. И следовательно, сколько это будет стоить.

* * *

Вчера мы с Эльвирой перебирались в хижину ее двоюродного брата, и мне пришлось прервать мой рассказ. Мы отправились в путь ночью, чтобы те, кто меня выслеживал, не смогли определить, в каком направлении мы двинулись. Остров сам по себе невелик, но здешние земли всегда таят неожиданности. Глядя на них с берега, трудно оценить расстояние до центра острова и рельеф местности. Нам пришлось ехать по узким тропам, протоптанным мулами, переходить по деревянным мостикам, огибать скалистые выступы.

И вот мы добрались до пастушьей хижины в горах. Здесь нет и тех немногих удобств, что были в доме Эльвиры, но в моем бедственном положении и к тому же если судить по дворцам, в которых мне довелось жить, то здешние дома стоят друг друга.

Мы надеялись, что дом будет надежным укрытием. Чтобы добраться до него, нам пришлось карабкаться по извилистой тропе. Обрывистые склоны, густо поросшие колючим кустарником, защищали хижину. Даже пронюхав о моем убежище, никто не смог бы добраться туда, не наделав шума, а облезлый пес, сидевший на цепи возле дома, лаем возвестил бы о приближении непрошеных гостей. Я успел бы скрыться в погреб, вход в который заслонял самшит. Мы будем дожидаться ответа Кампофрегозо.

Эльвира поручила своей подруге сообщать о прибытии в порт любого генуэзского судна. Она выглядит верной и любящей, как никогда прежде. Мне стыдно, что я подозревал ее. Что бы я ни делал, во мне всегда остается некоторое недоверие к женщинам, но оно свидетельствует скорее о гордыне и недомыслии. Это заблуждение заставляет меня быть разборчивее и внимательнее к отличительным чертам каждой из них. В последние дни я стараюсь проявлять к Эльвире нежность и предупредительность, дабы искупить мои подозрения. Право, не знаю, что она думает о перепадах моего настроения. Во всяком случае, она воспринимает это спокойно и отношение ее ко мне остается прежним.

* * *

Не буду подробно излагать наш с Марком план, позволивший мне бежать из замка Пуатье. Это было бы скучно и бесполезно. Скажу только, что этот план должен был удовлетворять двум условиям: дать мне возможность бежать и позволить как следует замести следы соучастников побега. Второе было связано с тем, что несколько ключевых участников дали себя подкупить, выдвинув непременное требование, что их предательство не должно открыться. Для этого было необходимо, чтобы тот, кто отдавал ему приказы, тоже подкупленный нами, ничего не сказал. Вместо того чтобы строить план, для осуществления которого пришлось бы пойти на нежелательные жертвы, прикончив одного-двух часовых, Марк убедил меня, что лучше подкупить всех, чтобы после моего исчезновения следствие не нашло бы виновных, а вынуждено было бы признать, что дело темное. Разве меня не подозревали в занятиях алхимией и даже в колдовстве?! Марк взял на себя подготовку, сообщив кое-кому по секрету, что я способен… исчезать из виду.