Большое Сердце - [105]

Агнесса подвергалась куда большей опасности, но именно это она обожала. Он был рад ее приезду. Те, кто видел их в те дни, говорили мне, что они выглядели счастливыми. Упрекнула ли она его в неверности или же просто вновь заняла подобающее ей место рядом с королем? Мне кажется, она была слишком умна, чтобы рискнуть упрекать его. И потом, после того, что мы с ней пережили, ощущение вины вряд ли позволило ей разыгрывать добродетель. Люди из ближнего окружения короля, бывшие с ними в те последние дни, утверждают, что в их отношениях царила гармония. Я, со своей стороны, имею основания полагать, что это правда. Агнесса была искренне рада воссоединиться с Карлом, разделить его славу и даже закрыла глаза на тщеславие, с которым он разыгрывал роль великого полководца, более того, предпочла забыть о том, что он благосклонно принимал любовную дань от другой.

По отношению к столь странному персонажу, каким был Карл, мы с Агнессой испытывали сходные чувства. Мы сознавали, что он может предать нас в любой момент, не поведя бровью передать нас в руки злейших врагов и бесстрастно созерцать, как нас уничтожают. Так было с Жанной д’Арк. И в то же время сама мысль о том, что, нарушив верность, мы причиним ему хоть малейшее страдание, повергала нас в ужас.

В любом случае это были счастливые дни. Женщины рассказали мне, что после изнурительного путешествия Агнесса, уже чувствуя, что заболевает, потратила последние силы на то, чтобы разделять любовные восторги короля, бодрствовать и смеяться вместе с ним. А когда в начале февраля он вновь отправился брать штурмом очередную крепость, Агнесса, едва он скрылся из вида, сразу же резко сдала.

О ее агонии немало рассказывали, причем в выражениях, призванных подчеркнуть ее благочестие. Среди даров, которые я привез ей от папы римского, была также полная индульгенция, что должно было обеспечить ей в последний час отпущение всех грехов. Эта бумага осталась в замке Лош, но духовник поверил ей на слово. В настоящий момент, когда и мне следовало бы получить последнее причастие, я сознаю, какая пропасть разверзлась между мною и религией. И все же я с бесконечной нежностью думаю о том, с какой наивной и глубокой верой относилась Агнесса к обещаниям, данным людьми во имя некоего бога, о существовании которого, а тем более о его воле они не ведали.

Все произошло так быстро, что я ничего не знал ни об этом триумфе Агнессы, ни о ее кончине. Пятнадцатого февраля в Монпелье, куда я отправился по делам, прибыл вестник и сообщил, что Агнессы больше нет на свете и что она назвала троих человек – меня, Этьена Шевалье и Робера Пуатевена, ее лекаря, – исполнителями ее последней воли. В течение месяцев после ее смерти я продолжал жить и действовать так, что те, кто видел меня в ту пору, утверждали, что во мне ничего не переменилось. Между тем я чувствовал внутри леденящую пустоту. Обстоятельства нашей последней встречи исключали покой, который я некогда ощущал при упоминании ее имени. Мысли о ней теперь вызывали боль недопонимания и безумное желание повернуть время вспять, избежать непоправимых поступков и вновь обрести утраченную невинность. Но попытка не думать о ней означала покинуть ее и убить во второй раз. Я никак не мог разрешить эту дилемму, предпринимал все новые поездки, загружал себя делами, тщетно пытаясь выбраться из этого состояния.

Одним из последствий смерти Агнессы стало то, что опасности, витавшие над ее друзьями, кратно умножились. Первым потерпевшим – не прошло и нескольких недель – стал Брезе, которого она всегда защищала и несколько раз спасала. Пожаловав ему громкий титул и поместье где-то в Нормандии, король под этим предлогом удалил его из Совета. Для меня это стало еще одной причиной все время быть настороже. Между тем уход Агнессы имел и другое следствие, оказавшееся для меня полезным: он уничтожил во мне всякие чувства, кроме тех, что были связаны с ее памятью. Я больше не ощущал ни радости, ни горя, да и страха тоже. Разумеется, я, как и в предыдущие месяцы, занимался тем, чтобы мое предприятие, а вскоре и моя персона были недосягаемы для короля. Но я занимался этим методично и бесстрастно. Муки колебаний, кошмарные сны, от которых я просыпался в холодном поту, дрожь, пробивавшая меня в самый неожиданный момент при мысли об опале и воспоминании о том, каким ледяным взглядом окинул меня король, когда я преподнес ему четыреста тысяч экю, – со всем этим было покончено. Какое-то странное, но весьма удобное безразличие заставляло меня воспринимать любые события совершенно отстраненно. Я готовился к худшему, но более ничего не страшился.

Впрочем, надо сказать, что той весной после смерти Агнессы обстоятельства так или иначе складывались для меня благоприятно, на время отодвигая риск опалы. Многочисленное английское войско высадилось в Нормандии, для того чтобы соединиться с войсками Соммерсета, осевшими там после сдачи Руана. Возобновились военные действия. Король был напуган. Дюнуа застрял на другом фронте. Король в спешке назначил главнокомандующим совсем неопытного человека, решив, что недостатки руководства будут компенсированы качеством войск и вооружения. Карл, как никогда, остро нуждался в деньгах. Он снова обратился ко мне. Я уже не боялся, что король узнает размер моего состояния: это уже не было секретом. Я заплатил. Исход событий, поначалу неясный, оказался для нас благоприятным. Битва состоялась там, где никто не предполагал ее затевать: у деревни Форминьи