Большое сердце - [5]

В один из таких дней к нам вернулись из больниц несколько раненых, чудом выздоровевших среди тифозного царства. Пошли расспросы. О ком ни полюбопытствуешь — стереотипный ответ: умер, отправлен в Россию полумёртвым. Иногда разнообразилось: умер под ножом хирурга, умер в арбе на тряской дороге. Всё до того было пропитано гангреной — и воздух самый, — что самые пустые операции оканчивались смертью. Какой-то доктор повесился, сознавая своё бессилие бороться с болезнями и недугами… Другой во время боя нарочно бросился в свалку и был убит…

— Одни сёстры милосердия не теряют энергии… Одни они заботятся, не складывая рук… Одни они умеют вырывать у смерти её уже намеченные жертвы, — сообщали нам.

Странное дело! — о сестре Васильевой я было совсем забыл уже, но достаточно было этих нескольких слов, чтобы на меня точно издалека взглянули глубокие, крупные серые глаза… Где же ей, больной, худенькой, маленькой, с её кашлем, с её хриплым дыханием, с её слабыми ногами и впалою грудью, выдержать этот ад, в котором гибли тысячи сильных?!. Верно, уже давным-давно эти худенькие руки с костяшками крест-накрест сложились на её груди, и сама она, заняв только часть большого для неё гроба, улеглась далеко-далеко под сырую землю чуждого ей края… Поди, теперь уже не бьётся приветом и ласкою на чужое страдание большое сердце маленькой женщины — успокоилось, навеки замолкло, не знавшее отдыха!..

Даже спрашивать не хотелось о ней. Боялся услышать печальную весть. Так, машинально, сказалось только:

— А не знал ли, господа, кто из вас сестры Васильевой?..

— Ангела Божьего! Как же не знать… мученицу!.. — и лицо офицера озарилось таким благодарным светом, что нам всем точно стало теплее в этой холодной землянке.

— Давно умерла?

— Кто?

— Да она — сестра Васильева?..

— Почему же умерла?.. — уставился на меня с удивлением рассказчик.

— Неужели жива?..

— Ещё третьего дня прощался с нею. Странное создание! Чем хуже кругом, чем труднее — тем больше сил у неё. Кажется, откуда бы — хилая. Ветер сильнее дунет — унести может, нет! Кругом сёстры валятся, а она выстояла до сих пор. Все её подруги по общине частью вымерли, частью переболели, а она скрипит себе. Действительно, такое впечатление производит, как будто накануне смерти… А кто более её работает? Санитаров послали. Здоровенные парни, а с десятком больных управиться не могут. Их пять теперь за одну Васильеву отдать можно!.. Когда она отдыхает — не знаю. Я её не видал такою.

Стали рассказывать другие — и "сестра" ещё ярче обрисовалась в моей памяти…

Привезли в госпиталь раненого солдата из благородных. Был офицером, выбрали его в казначеи. Поехал зачем-то в губернский город да там и спустил полковые деньги. Стали судить — выхлопотали разжалование в солдаты. Офицеры его дичились, солдаты тоже своим не считали… Он и в огонь первым шёл, и уходил из боя последним… Постоянно мрачный, задумчивый… видимо, сам ещё не пережил прошлого. Мозжило оно у него в груди как не затянувшаяся рана… Письма получал от любимой девушки — возвращал их назад нераспечатанными.

"- Чего это вы? — пожалел его какой-то ротный.

— Да она любит вас.

— Нельзя меня любить!.. Не следует…

Наконец совсем задичал. Стал без толку на каждую пулю соваться, а пули его щадили.

— Смерти ищет! — говорили о нём солдаты. — Сердце в ём тоскует — он и ищет.

Охотников вызывают — он тут как тут… Сквозь турецкие аванпосты проходил — целым возвращался. Надоело. Сблизили наши траншеи на сорок шагов с турецкими. Он сел на вал и ноги туда свесил. Сначала турки изумились, а потом дали по одному человеку залп и свалили. Подняли его — улыбается… Первый раз на нём улыбку заметили.

— Теперь, — говорит, — верно… две пули сидят…

Здоровье у него было удивительное. Везли в госпиталь по ухабистым дорогам, в тряской арбе — не простонал, выдержал… Посмотрел его доктор…

— Скажите правду: когда я умру?

— Недели через две.

— Благодарю вас…

Пришло в госпиталь опять письмо, на этот раз стал читать его.

— Мёртвому можно, — говорит, — а я — мёртвый…

Шла мимо Васильева, видит — плачет солдат. Подсела, положила ему руку на голову и стала говорить… С ней с одной разоткровенничался разжалованный… Сама плакала… С той поры исключительно им занялась. Доктор выговаривал ей:

— Займитесь вон тем, этот всё равно умрёт…

— Бог не скажет, кто умрёт, а кто нет…

— Да что же вы к нему именно?..

— А потому, что он несчастный… У других — только раны… тело болит, а у него вся душа измучилась… сердце кровью изошло… ему больше, чем кому другому, ласка нужна…

Какой-то офицер из молодых говорит ей:

— Ведь он чёрт знает что — вор!..

Вся даже побелела…

— А вы в душу-то смотрели?.. Видали вы, как он плакал да каялся?.. Даром смерти искал, что ли? И не вор он, не преступник, а несчастный… Что вы больше Бога хотите быть… Бог милует — а вы осуждаете. Легко ему было — письма назад посылать, привязанность любимой девушки отвергнуть!?. А как в тюрьме сидел — он мало вынес!?. Как-то вы ещё доживёте…

А у самой крупные слёзы так и падают, губы вздрагивают… Оскорблена — точно о ней дело идёт.

— Пусть-ка кто оглянется назад… У всякого есть…

— Ну уж у всякого!