Большое небо - [83]

(– Ведь как обстоит дело с воображением? – сказала ему мисс Рискинфилд. – Оно не знает границ.)

Пинки и Прикол – это такие стародавние куклы[117]. Гарри их видел на «Ютубе» – тоска неописуемая. Он не удивился бы, обнаружив их на афише в «Чертогах». Гарри и узнал-то про них только потому, что Баркли называл так (с презрением, иначе он не умел) двоих рабочих сцены.

Гарри думал, если лишить похитителей анонимности, они будут не такие страшные, но с именами они ужасали еще больше. Он старался сосредоточиться на образе доброй женщины из полиции, но ему снова и снова виделось, как она стоит над канавой, куда скатили его бездыханное тело.

Интересно, что там написал Пинки и для кого. (Лучше, наверное, «кому»? У мисс Рискинфилд насчет стилистики было очень строго.) Отцу, вероятно, – грозное требование выкупа. «Плати, или убьем ребенка». Гарри передернуло. В воображаемой канаве теперь валялись два тела.

У Пинки с сообщением не задалось – он бродил по полю кругами, держа телефон над головой, словно бабочку ловил.

– Связи нету ни хера, – в конце концов заключил он.

– Потом отправишь, – сказал Прикол.

Пинки – так же звали персонажа («протагониста», услышал он голос мисс Рискинфилд у себя в голове) «Брайтонского леденца»[118]. Гарри к следующему триместру полагалось прочесть. А он, может быть, уже никогда и не прочтет. Целые эскадры мировой литературы проплывут нечитанными над Гарри, пока он будет истекать кровью в этой канаве, глядя в небеса.

– Ты! – скомандовал Прикол.

– Да? – (Чуть не прибавил «сэр».)

– Тащи девчонку сюда.

– Меня зовут Гарри, – сказал Гарри. Про это он где-то читал: надо показать похитителям, что ты тоже человек.

– Блядь, да знаю я, как тебя зовут. Тащи девчонку. И не чуди мне тут, а то пожалеешь.

Наступил вечер – в окна трейлера сочился размытый сумеречный свет. Гарри и Каррину заточили в одной из развалюх. Каррина проснулась вскоре после этого и успела отыграть больше половины ролей Семи Гномов – поворчала, повеселилась, подурила, подремала. И проголодалась, но, к счастью, похитители оставили Гарри пакет из «Ко-опа» – упаковка сэндвичей с белым хлебом и бутылка «Айрн-брю». Кристал, наверное, сделает поправку на обстоятельства.

Гарри проводил время (а каждую минуту хоть выпроваживай, потому что все они топтались и не желали проходить), играя с Карриной в дурацкие игры, и травил ей бесконечные анекдоты – она их не понимала, но исправно старалась посмеяться. («Какой у пирата любимый сыр? Чедд-арргх».) А еще Гарри, естественно, пересказывал все истории сказочного канона и по кругу пел «Отпусти». Теперь Каррина, слава богу, опять разыгрывала сонного гнома. Гарри воспользовался шансом и снял у нее с лица несколько блесток. Когда она задремала, Гарри стало нечем заняться – только обдумывать положение, в котором они тут оказались.

Есть чему радоваться, сказал он себе. Их не связали, не заткнули им рты кляпами, а если б их планировали убить, вряд ли оставили бы еду, правда? Тем не менее они, безусловно, в плену. Гарри очень старался выбраться из трейлера. Пытался разбить толстые оконные стекла – в трейлере валялся старый железный табурет. Тупым ножом, найденным в ящике, выковырять стекла из рам. Вышибить дверь ногой. Вышибить дверь плечом. С нулевым результатом. Трейлер вроде древний, но крепкий.

– Это такая игра, – утешил Гарри сестру, но ее это, судя по всему, не утешило ни капли. Наоборот: агрессия брата была Каррине внове и приводила в ужас.

Гарри про себя поклялся, что, если они отсюда выберутся – когда они отсюда выберутся, – он не будет таким хилым и бесполезным. Он будет тягать веса, и попросит отца научить его боксу, и больше никогда в жизни не будет так напуган и беспомощен.

На миг Гарри обуял восторг – он вспомнил, что в кармане так и лежит мобильный Баркли Джека, – но бабочковый сигнал телефону не давался. Гарри попробовал отправить сообщение, но оно не ушло. От досады и разочарования он чуть не расплакался.

По-прежнему хотелось есть, но последний сэндвич Гарри приберегал до того часа, когда Каррина проснется, а потому решил, что сейчас, пожалуй, разумнее всего просто уснуть. Свернулся калачиком подле сестры на единственном тонком и мерзком матрасе. От Каррины пыхало жаром – все равно что под батареей лежать. Гарри постарался отвлечься от текущего положения дел, грезя о приятном – как он покупает чай в гостиной мисс Мэтти в «Мире Крэнфорда» («Гарри, дорогой мой, заходите, будьте любезны») или открывает конверт с результатами выпускных экзаменов («Сплошные „отлично“, Гарри! Поздравляем»). Когда он фантазировал о том, каково быть художником по декорациям Национального театра и отвечать за сценографию постановки «Трех сестер» (на сегодняшний день – одна из любимых его пьес), до него донесся несомненный шум автомобильного мотора. Гарри вскочил и выглянул в нечистое заднее окошко. К воротам подъехала машина, и оттуда кто-то выбрался. Гарри узнал шотландку, детектива-констебля из «Чертогов». Добрая женщина из полиции! За ней вышла вторая детектив-констебль, обе подошли к стационарному трейлеру и постучались.

Гарри заколотил в окно. Запрыгал, заорал, завизжал, снова заколотил. Поле большое, их трейлер от бесколесного далеко, но все равно – не может же быть, что его не слышно? Проснулась Каррина и заплакала, что хорошо, подумал Гарри, – чем громче, тем быстрее детективы обратят внимание. Но трейлер был как будто звуконепроницаемый.