Большие снега - [6]

весь мир. Вещает вывеска в испуге:

«Приобретая разовый талон,

учитывайте платные услуги».

* * *

Непрозрачные витражи,

над фронтонами свет и тени.

Окна, улицы, этажи,

темный сонм голубых растений,

и идущий опять, опять,

полосующий стены зданий —

дождь, который нельзя понять,

не имея воспоминаний.

* * *

Снег над крышами летит,

притворяясь невесомым.

Над огромным,

мирным,

сонным

миром

снег с небес летит.

Он ложится на коньки,

на балконы, на крылечки.

В ночь дымят сто тысяч печек,

не видать во мгле ни зги.

Но по шороху, по тьме,

сквозь которую, как лоси,

ветер рвется, снег проносит,

слышно —

этот снег извне.

Ничего светлее нет,

чем снега, что в ночь упали.

Полночь, как на сеновале,

и небесный брезжит свет.

А потом – рассвет, лучи,

разгоняющие время.

Спят деревья, но не дремлет

снег, летящий из ночи.

Он летит густой-густой,

ослепительный и длинный,

очень древний, очень мирный,

и, как время, молодой.

Над угором, над ручьем,

над глубоким санным следом,

над безбрежным белым светом,

впереди и за плечом —

снег, огромный белый снег! —

нежно, медленно, упорно,

как мелодия из горна,

прямо в двадцатый первый век!

Он летит, летит, летит,

он взвивается, он вьется,

и, как песня, с неба льется,

и, как глас, с небес звучит:

«Будь прекрасен, Человек!

Будь, как утро, безупречен.

Мы проходим.

Время вечно».

Дым…

Снег…

1960–1971

Русь давняя (фрагменты)

И вечный бой! Покой нам только снится.

А. Блок

1

Широко раскинута лесами Русь.

Лапой зверя вынут, трепещет в пуще хруст.

В медном зеве колокола колотится язык.

Тревогою исколот дозоров переклик.

Дрожат в ночи осины, Под ними – след стад.

Темные трясины заметает листопад.

Плачутся капели дремучих рос.

Дом оброс крапивой, лебедой оброс.

2

Голос:

Не вели ходить мне, мати, в лес по ягоду.

Этот черный, словно тать, все подглядывал.

Знаю, ждет он, как намедни, притаясь за углом,

сам-то грубый, будто медный, губы углом.

Только выйду на полянку, где трава зелена,

молча, будто полонянку, бросит наземь меня.

Будет мять, валять, руками ворошить во мне огонь.

И судьба моя, как камень, в омут рухнет, только тронь.

Второй голос:

Слышу, слышу. Полон яду ветер. Ухают сычи.

Мне с тобою нету сладу.

Помолчи!

3

А рассвет занимается остро, дико и голо.

Как пожар разливается рев набата: «Монголы!»

Визг мохнатых наездников, вознесенные пики.

Над сломавшейся песней долгий выкрик: «Калмыки!»

Тянет прелью и чадом, и тяжелым угаром.

Шелест стрел над посадом, выдох горя: «Татары!»

4

И выгнув дугою брови,

губы сведя в судороге,

птицей заполонённой

билась. Чужие руки

вылюбили,

измучили

в крученом

и беспамятном

перегоревшем улье,

роем слепящим занятом.

И, оторвав, сразу

бросили вниз

в бездну.

Где.

Употевший.

Красный.

Дьявол.

Любил.

Невесту.

Запахом пота – плата,

ритм – маята маятника.

Вечная ночь сгладит

вечную боль памяти…

5

И был Бог предан, низвергнут в логово,

раздавлен бредом: Богу – Богово.

Сменила краски белил тоска.

Страна под маской. Страна пуста.

6

Дико.

7

Но в хатах холодных,

где пыль на ухватах,

где бабы голодные

детям не рады;

где боль

мужиков

жжёт и тревожит;

где голод ржаной

пострашней острожного, —

темною ночью

шепотом в ухе

сердце тревожат

смутные слухи.

И мужики

Исчезают в борах.

Ножики – вжик!

Умирает страх.

8

И, к земле склонившись головою,

Говорит мне друг: «Остри свой меч,

Чтоб не даром биться с татарвою,

За святое дело в землю лечь.

А. Блок

И вот оно – первое. Без разбора.

Колота пиками, битая слепо,

через вопящие в небо заборы

с хрипом летит голова человека.

Синие сабли

плещутся, звякают,

кровью залиты

нежные злаки.

Злоба и скорбь.

Злоба – острей.

Тучей падучею —

стаи стрел.

Снова и снова.

Всё начато лишь.

Капельки олова.

Звёздная тишь.

9

Но звезды стекли каплями,

тишь над землей свеся.

Срезан кривой саблей

с небес голубой месяц.

Брат поучает брата:

«Чти боевых богов.

Мало врагам ада,

в оврагах губи врагов!»

Ордой вопящей, разгульной, —

«Алла!» —

(даже ветер сник),

разлив калмыков сутулых

разносит свирепый вскрик;

высверкав воздух наголо

саблями вкривь и вкось,

татары ведут набело

кроваво-алый покос;

вызверившись в оскале

приземистых лошадей,

выкаленною сталью

монголы берут людей…

И белою снежной лавой,

лавиной прямых мечей,

благословленных Лаврой

в чаду молитв и свечей,

струнами вытянув спины,

уши сведя к темени, —

брошены русские клинья

в хаос татарской темени…

10

А потом – тишина.

Стяги.

Луна

в овраге.

11

Каждый крест крив.

Каждый куст кос.

Тишина крапив,

и бурьянов лоск.

И звезда звезде

говорит в ночи:

«Остриём лучей

землю

выму —

чим.

Ведь следов ног

не сочтешь, нет».

И звезде Бог

Говорит в ответ:

«Будет вновь смех,

будет вновь соль, —

но сочти грех

и уйми боль».

12

И полями побоищ пустыми

ветер светлые новости носит,

и следит, как у павших стынут

на ресницах мертвые слезы.

На бурьянах бурые пятна

темной крови мертвых пришельцев.

Поднимаются травы мятые

в ясном свете простого месяца.

С поля брани бредут люди,

и костры разжигают на воле.

И соха ковыряет грубое,

напоённое кровью поле.

1960–1965>

Спор с дьяволом. Посвящения

I

* * *

О, я без вас

схожу с ума!

Моя судьба —

моя сума.

Но все, что есть

в моей суме,

принадлежит

уже не мне.

Я прихожу

и говорю:

«Я пригожусь,

пока горю,

я пригожусь,

пока горяч!»

А вы опять

в тишайший плач.

О, этот плач,

ваш женский плач!

Я был царем,

а стал палач.

И холод слов моих, что нож,

и правды в нас – на мелкий грош.