Большие пожары - [24]

— Ходу, ходу! — послышался знакомый и несколько сиповатый голос.

Варнавин охнул и даже подпрыгнул, как будто бы и на самом деле соскочил с неимоверной высоты.

Цепкие пальцы Петьки-Козыря держали его за рукав:

— Ходу, говорю, ходу, чего ты?!.. — понукнул он, и уже дорогой, в темных улицах, едва переводя дыхание от быстрой ходьбы, пояснил:

— Туда, к богатому дому, там они… Знаю, у меня бумаги… Мы им покажем, если так… К чортовой маме!

Варнавин плохо слышал, о чем молол Петька-Козырь, он понял только одно: нужно куда-то торопиться, чтобы захватить поджигателей. Он бежал плечо в плечо с Петькой-Козырем, оглядывался иногда с большой тревогой на зарево и все беспокоился:

— А ведь подожгут, подожгут наши мастерские, чую, за ними очередь. Эх, поспеть бы только, поймать бы…

Сердце усиленно колотилось. Андрею чудилось, что на их Златогорск протянулась чья-то невидимая рука. Эта рука извивалась в улицах города длинной огненной змеей, она, как черная смерть, уничтожала все на своем пути. Отсечь, уничтожить руку — вот что крутилось в голове и гнало Варнавина вперед.

— Фу-ух, — шумно выдыхнул Петька-Козырь и, обессиленный, опустился на перевернутую вверх дном лодку. — Погоди, Андрюша, — ласково сказал он, задерживая Варнавина, — погоди, надо немножко… это самое… — Он постучал пальцем по лбу, — сварить, это самое, надобно…

— Да ты покажь только, где они твои «эти самые», — торопил Андрей. — Тут, знаешь, как надо: раз-раз, и не копайся…

— Чего раз-раз, — заурчал Петька-Козырь, — с подходцем надо, это тебе не стругалевский обиход. Вот слушай…

И взъерошенный страшным зрелищем пожара, в припадке яростной откровенности, Петька-Козырь придушенным голосом, тыча куда-то в темноту рукой, рассказывал Варнавину о том, как ловко удалось выудить папку с пожарами. Он разулся и предъявил доказательство: сложенную в восьмеро и запихнутую в сапог синюю обертку дела № 1057. Само дело, по его словам, хранилось у Ленки в грязном белье. Петька упомянул даже, как ему долго пришлось голодать за последнее время, объяснил, как хочется ему подработать. В заключение он бил себя в грудь и уже клялся Варнавину обыскать все мышиные норки и разыскать поджигателей.

Слепая ночь бросила густые космы в улицы Златогорска, когда двое людей пришли наконец туда, где, словно снеговая гора, оплетенная белой причудливой вязью решеток из металлических стеблей, похожих на гипнотизированных змей, стоял особняк Струка.

Обойдя кругом здания, Варнавин сказал так:

— Вот это замысловато наворочено!..

— Да-а, — согласился Петька-Козырь, — да-да, чорт его раздери, — повторил он еще раз и хлопнул ладонью по стеблям ограды.

Тихо… В особняке никакого признака жизни. И не разберешь, что это — дом или нелепой формы, невиданных размеров белый катафалк?

Пришибленные домики вокруг — мелкие серые пятна, едва различимые в темноте, они как будто выдвигали, подчеркивали своим убожеством глыбы башен и углов особняка…

Еще раз обошли вокруг здания.

— Хм, — произнес Андрей Варнавин, — может, тут нет никого, а мы шастаем, чорт носит. Что-то мне кажется…

Варнавин шмыгнул носом, и с недоверием покосился в сторону Петьки Козыря.

— Кажется мне, — повторил он, — не заводиловка ли тут какая, а?

Петька-Козырь поймал рукой какое-то кольцо в ограде и, напрягая все силы, старался повернуть его.

— Погоди, — сказал он, когда к нему приблизился Варнавин, — зацепил, друг, мы его сейчас… Давай, помогай.

Они тянули кольцо вниз и в стороны, Петька-Козырь повис всей тяжестью тела, кольцо ни с места.

— Штучка, — буркнул он досадливо.

— Штучка, — согласился Варнавин. — Чорт с ним, с кольцом, махнем через ограду.

— Караул! — вдруг дико завопил позади него Петька-Козырь.

— А-а-а-у-у! — подхватил Варнавин и, ударившись плечом о стену, отлетел в сторону.

Оглушенным ударами, им кто-то крутил руки за спину. Андрей рванулся изо всех сил, но застрял, чувствуя ожог кровавой царапины через всю руку. Улица оживала, подхлеснутая свистками и выстрелами.

— А-а-а, голуби, наконец-то! — услышал Андрей торжествующие возгласы, и, с усилием обернувшись, увидел себя и Петьку Козыря в руках дюжих милиционеров.

* * *

В Стругалевке выгорело два квартала. Утомленные пожарные заливали дымящиеся головни. Огонь вылизал все дочиста. Жители, захваченные пожаром во время сна, едва успели выскочить. Они теперь расположились по берегу реки и, собираясь группами, передавали друг другу тревожные слухи.

— У Карп Иваныча старуха сгорела, и сам в одной только рубахе остался…

— Чего там у Карп Иваныча, ты посчитай теперь, сколько народу погибло!

— И скажи, пожалуйста, — подхватил женский голос, — откуда напасть эта? Прямо с неба огонь падает! Вот уж бог наказание посылает…

— С языка у тебя огонь падает, — сердито заметил прокоптелый старик. — Поменьше бы вина жрали…

Но говорившая женщина на старика даже бровью не повела, она кинулась в сторону другой группы погорельцев и вскоре принесла известие о том, что поджигателей поймали на той стороне города.

Широко поднялось утро. Солнце копошилось в легком тумане реки, когда появилась толпа рабочих во главе с кузнецом Климом Величко, направляясь в губисполком.