Большие каникулы - [70]

— Глядите-ка-а-а-а-а! (на этот раз, кажется, с пятью «а»). И все.

Потом они перешли к обсуждению предстоящих выборов.

Вот как начинается головная боль. «Им не понравилось, это ясно, — думал Ионеску. — Наверное, они считают, что это занятие для девчонок. Но, может быть, они просто удивляются, — без всякой мысли? Может, они считают, что так и надо? Хвалят они меня или порицают? Может, и нет… А может, и да…»

Да, вот они каковы, эти странные, неясные, двусмысленные выражения!

— Мамочка, где у нас анальгин?

На следующий день по пути в школу Ионеску размышлял: «Если мальчики в самом деле меня осуждают, то девочки наверняка похвалят. В классе половина плюс один — девочки. Конечно, единогласно было бы лучше…» Но дальше этого слова он не пошел. У него разболелась голова. Мальчик полез было в карман за анальгином, но вдруг резко остановился. У дома № 5, сидя на солнце в шезлонге, Паулика штопал носок. Свой знаменитый носок прославленного вратаря.

Ионеску пошел дальше. У дома № 10 Попеску собственной персоной протирал бумагой выходившее на улицу окно. А через дорогу под струей, бившей из дворового крана, Рика мыл кухонную посуду и тер ее золой…

— Глядите-ка! — невольно воскликнул Ионеску и вдруг понял, что это неясное, сомнительное, двусмысленное выражение очень часто означает просто: «Молодец!»

И с этой минуты голова у него больше не болела.

ПОЧТАЛЬОН

ВООБЩЕ ЗАНЯТИЯ НАЧИНАЮТСЯ У НАС в половине второго. Но несколько дней тому назад я отправился в школу немного раньше. Было всего десять часов, но мне хотелось навестить нескольких отстающих учеников. Прежде всего, Игната. Потом — Ангела. А если время позволит, то и Мушата.

На последнем классном собрании я потребовал, чтобы все трое ответили мне письменно на вопрос: «Как я провожу свое свободное время?». В кармане у меня лежали их ответы, написанные на клочках бумаги.

Я вытащил наугад один из них.

«Я встаю в семь часов утра, — писал Игнат. — В восемь сажусь за уроки. Сначала читаю свои записи, потом по книге. В десять часов я перекусываю, затем с полчаса играю с братишкой. Потом выполняю письменные задания и рисую. Если остается время, повторяю уроки, а в половине первого обедаю. Складываю книжки и иду в школу».

Я вытащил из кармана вторую записку.

«Я встаю в семь часов, когда мама уходит на фабрику, — писал Ион. — До восьми часов я ем. С восьми до половины одиннадцатого учу уроки. Особенно по физике и математике, по которым у меня переэкзаменовки. Потом играю, а в одиннадцать часов начинаю выполнять письменные задания. В половине первого ем и иду в школу».

«Очень хорошо, — подумал я, ускоряя шаг. — Значит, я застану их за уроками».

Я рылся в кармане, отыскивая третью записку, когда на углу нос к носу столкнулся… с самим Мушатом.

Тот так и прилип к забору. Явно смущенный, он пробормотал что-то вместо приветствия и попытался прошмыгнуть мимо.

— Куда, Мишат?

— В школу…

Я взглянул на мальчика. Подмышкой у него и в самом деле был ранец.

— Но сейчас всего половина одиннадцатого. До начала уроков еще ровно три часа.

Мушат молчал, не зная, что ответить.

— Разве у вас дома нет часов? — спросил я его.

— Есть.

— Так что же ты? И потом, ты ведь живешь совсем рядом со школой, зачем ты идешь в обход?

Мушат покраснел, как рак. Перекладывая ранец из руки в руку и глядя в землю, он изо всех сил старался сдвинуть ногой… не больше и не меньше, как кромку тротуара.

— Як Игнату. Чтобы вместе заниматься. Знаете… — он вдруг оживился — нам по географии задали нарисовать… а у меня порвалась карта…

— Ладно, — сказал я. — Я тоже к Игнату. Пошли вместе.

Не прошло и десяти минут, как мы были на улице Олэнешть. Дойдя до дома номер одиннадцать, мы вошли во двор. Собака нерешительно тявкнула, но потом подбежала к нам, дружелюбно помахивая хвостом. Из сарая вышел белокурый малыш в длинной рубахе, братишка Игната.

— Брата нет дома, — заявил он. — Ушел. — Потом, вспомнив, что он нам не представился, протянул руку: — Меня зовут Лика. — И продолжал: — Игнат ушел в школу… с Ионом. Сегодня он не взял меня с собой.

— Тебя — в школу? В каком же ты классе, Лика? — спросил я.

— Да нет… У них своя школа… воробьиная.

Краем глаза я увидел, что Мушат нахмурился и делает малышу отчаянные знаки.

— Только я не умею, чтобы тихо, и воробьи улетают. Из-за этого он меня не берет. У нас и клетка есть проволочная. Хотите посмотреть? — спросил он меня.

— Конечно, тащи ее сюда!

И в то время, как малыш направлялся к дому, я спросил Мушата:

— Послушай, Мушат, куда пошли ребята?

Тот сначала увиливал от ответа, но потом, поднял голову:

— За воробьями…

— За воробьями?

Да.

— Как… за воробьями?

— Да очень просто… Я тоже должен был идти… Я и клей купил, он у меня в ранце… Они меня ждали… Мы должны были пойти в поле, смазать клеем ветки, репьи…

— А что вы делаете с воробьями?

— Молодых мы учим носить почту.

— Почту? — переспросил я в недоумении. — Как вы это делаете?

— Да знаете… до сих пор нам это не удавалось, но мы решили попробовать еще раз. Видите ли, мы прочитали про почтовых голубей…

— И что же?

— …Но у нас нет голубей. Вот мы и решили: будем ловить воробьев…

— И как же вы это делаете?