Больше никогда не спать - [71]

От смеха у меня болит живот.

Я перехожу реку без малейших затруднений, даже не промочив ноги. Подойдя к треножнику, я осматриваюсь во всех направлениях, но так никого и не вижу. Сам не зная, зачем, заглядываю в окуляр прибора. Вижу, прямо перед крестиком, сидящую на склоне тундряную куропатку, она хлопает крыльями, подбирает что-то с земли и исчезает из поля зрения.

Я нерешительно иду в том направлении, в котором был ориентирован окуляр.

— Эй! Арне!

Он лежит на земле, прямо передо мной.

— Эй, эй, — повторяю я.

Арне лежит навзничь, одна нога согнута, другая вытянута. Я отчётливо вижу стёршуюся до гладкости подошву его сапога, который к тому же разорван. Затылок Арне упирается в камень. Камень измазан чем-то похожим на жёлтый пудинг. В нём полно мух, раньше я здесь таких не видел. Большие синие мухи, синие, как стрелки настенных часов.

Рот его закрыт как-то странно, верхние зубы покоятся на нижней губе, как будто в самый последний момент ему пришлось закусить губу от боли. В остальном лицо Арне точно такое, каким я уже много раз видел его, пока Арне спал: невероятно старое и усталое, сморщенное, как кора дуба. Но сейчас он не спит. И никогда больше не заснёт.

Я зажимаю рот рукой, словно собираясь воспрепятствовать собственному дыханию.

По бороде Арне, по его лбу, по его полузакрытым глазам ползают мухи.

Ни одного комара.

39

Сколько раз я пробежал вверх и вниз по склону, на котором разбился Арне?

Вначале я поднялся наверх, потому что заметил наверху его палатку. С высоты я увидел, что рядом с Арне лежит блокнот. Наверное, когда Арне упал, он держал блокнот в руке. Значит, вниз, подобрать блокнот, сунуть в карман. Снова вверх, к палатке. Я вырываю из земли колышки и стойку. Спускаюсь вниз, накрываю Арне палаткой. Снова поднимаюсь, думая сделать что-нибудь с остальными вещами, не знаю, что именно, в конце концов заворачиваю рюкзак и спальник в полиэтилен. Нахожу футляр от теодолита. Не могу оставить теодолит на штативе, во власти стихий. Так что опять бегу вниз, отвинчиваю теодолит, упаковываю его в футляр, складываю треножник. Кладу всё это рядом с Арне. Снова иду вверх. Сам не знаю, зачем. Если я хочу найти тропу на Равнастуа, то лучше всего идти вдоль берега. Так что я опять спускаюсь. Прыгаю с камня на камень, время от времени задеваю скалы плечом, но словно невидимый парашют предохраняет меня от падения. Об опасности я больше не думаю.

Время от времени я оглядываюсь. То место, где лежит Арне, уже скрылось из вида. Я иду дальше. Снова останавливаюсь, приседаю, спустив штаны. Страшная боль в животе. Понос. Рыбно-медовая диета.

Глупо ли я поступил, что не взял с собой еду, которая оставалась у Арне? Вообще-то мне всё равно. Я не хочу есть. Начинается дождь. Я продолжаю путь. Ущелье сужается ещё больше, кончается тупиком. Я выбираюсь из него, но не меняю направления. Дождь всё усиливается, я заворачиваюсь в дождевик. Иду дальше, начинаю спускаться в следующую долину, дождь льётся мощными струями, они омывают мне лицо. Я спотыкаюсь, наполовину ослеплённый дождём; мне удаётся восстановить равновесие, но я наступаю на полу дождевика. Образуется дыра метровой длины. Я отрываю край дождевика совсем и выбрасываю его.

40

Тропа на Равнастуа так узка, что на ней не помещается даже ботинок. Камней на ней почти столько же, сколько и повсюду вокруг. Я промок до нитки, и даже не помню, когда это случилось. Дождь идёт, не прекращаясь, по крайней мере уже два дня. Мои глаза слезятся, горло опухло настолько, что я едва дышу, при каждом шаге я кашляю, в голове стучит кровь. И всё же время от времени я кладу мелкие камешки на большие валуны вдоль дороги. Тем, кто, возможно, пройдёт здесь после меня, будет легче найти тропу.

Арне среди них уже не будет. На привале, в те минуты, когда дождь немного ослабевает, я листаю его блокнот. Все эти чудесные рисунки, сделанные зазря. Аккуратные заметки, которые я не могу прочесть, поскольку не знаю норвежского. Время от времени я произношу вслух какое-нибудь слово. На последней из исписанных Арне страниц дважды встречается моё имя. Что он обо мне написал?

Я сбрасываю рюкзак у маленького круглого озера. Достаю сеть и закидываю её в воду. По всему берегу растёт высокий кустарник. Отойдя чуть-чуть в сторону, я ложусь на бок и закрываю глаза. Я хочу спать.

Открывая дверь большой комнаты, я слышу оживлённый диалог на непонятном мне языке. Очевидно, они забыли выключить телевизор, потому что в комнате никого нет и свет не горит. Я тоже не включаю свет, потому что собираюсь посмотреть телевизор. Но не только свет в комнате выключен, кажется, кто-то отключил изображение. Ориентируясь по звуку, я добираюсь до того угла, где стоит телевизор, приседаю на корточки и начинаю крутить переключатели, пытаясь вызвать изображение. Но картинки не появляется. Кто-то, пробравшийся в комнату вслед за мной, нападает на меня сзади и зажимает мне рот. «Отец!» — кричу я и просыпаюсь от страха.

Противно просыпаться при полном дневном свете. Как получилось, что я позвал отца, ведь отца у меня нет вот уже восемнадцать лет, отец умер так давно, что я даже не помню, чтобы я его когда-нибудь звал?