Больше никогда не спать - [60]

— Почему же только в нашем мире? Точную историю всей Вселенной тоже потребовалось бы записать. Такое бюро было бы ещё одной Вселенной, копией нашей.

Я:

— Две вселенных, но и этого будет недостаточно. Историю регистрации тоже придётся зарегистрировать: третья вселенная. И так далее. Бесконечно много вселенных, и всё равно мы ничего от этого не выиграем, не разгадаем ни одной загадки.

— Да. Виттгенштейн сказал, что факты — это часть условия задачи, а не её решения. Тайна не в том, как устроен мир, а в том, что он существует.

— А, ты тоже читал Виттгенштейна?

— Его будут читать всё больше и больше. Ты знаешь, что он много лет прожил в Норвегии?

Он берёт свой блокнот, кладёт его на колено и начинает рисовать. Я смотрю через его плечо. Он рисует так, как другие пишут. Всё, что он видит, он записывает без слов. Как я ему завидую!

Со временем я научусь лазать по скалам и переправляться через реки, но только не рисовать. С самого раннего детства я очень старался, и у меня никогда ничего не выходило. Велико моё презрение к рассуждениям некоторых психологов насчёт наивных творческих порывов у маленьких детей. Послушать их, так дети только потому рисуют машины с квадратными колёсами, что живут в своём собственном мире! Лично я всегда жил в том мире, что существовал и до моего рождения, и я не помню, чтобы колёса машин когда-нибудь казались мне квадратными; даже когда мне было пять лет и я их так рисовал.

В пять лет я отлично понимал, что мои рисунки не могут соперничать с фотографиями в газете, и, провозившись несколько часов подряд, я в конце концов впадал в истерику и рвал бумагу.

В самом деле, если как следует подумать, то получается, что судьба отнюдь не наделила меня нужными в геологии талантами. Я невнимателен. Могу сбиться даже с хорошо знакомого мне пути. Неспортивен, не поддерживаю форму. Пишу неразборчиво, рисую топорно.

Как всё это грустно! Получается, что геология вовсе не является естественным для меня занятием, и я занимаюсь ею только напрягая свою волю. Единственное моё достоинство — это терпение. И ещё я обладаю даром быстро схватывать то, что написано в книжке. Благодаря этой способности я легко и очень успешно сдал все свои экзамены.

У Арне шансов добиться успеха гораздо больше, чем у меня; но даже он отказывает себе во всём из-за суеверного страха, что иначе он не сделает в науке ничего серьёзного. Надо бы, кстати, проследить за тем, чтобы не заразиться от него этим пораженчеством. Компас у меня лучше, чем у него, и я докажу, что способен этот компас использовать.

Чтобы не сидеть без дела, я развязываю верёвку на рюкзаке. С ткани всё ещё капает вода; лишь бы только она не впиталась в спальник, который из жёлтого уже наполовину превратился в тёмно-коричневый. Мой блокнот промок. Я раскрываю его, осторожно перебираю страницы в надежде, что так они быстрее просохнут, постукиваю карандашом о зубы. О том, чтобы что-нибудь записать, не может быть и речи. Карандаш не оставляет никаких следов на мокрой бумаге. Если я буду нажимать на него сильнее, то бумага просто порвётся.

Это ущелье — самый потрясающий феномен из тех, что я до сих пор видел, но я не могу ничего про него написать. Что делать? Всё, что мне остаётся — это отснять несколько кадров.

Я раскрываю чехол фотоаппарата, подношу фотоаппарат к глазам, нажимаю на кнопку. Одного снимка, конечно, будет недостаточно. Я хочу перевести плёнку и надавливаю на рычажок. Заклинило! Наверное, в фотоаппарат попала вода, желатин плёнки размок и липнет к корпусу. Я в полной беспомощности. Открыть фотоаппарат нельзя, потому что тогда я засвечу всё плёнку. Здесь светло двадцать четыре часа в сутки. А если я не открою фотоаппарат, то он никогда не высохнет.

Арне закончил рисовать, он закрывает тетрадь и фотографирует в свою очередь, покачивая головой.

— Perhaps…

Я снова убираю фотоаппарат, пытаясь сделать это как можно более незаметно. Потом я достаю из планшета карту; она тоже вся промокла. Я расстилаю её на тёплой земле и изучаю дорогу, которой мы сейчас пойдём.

Вокруг много своего рода холмов, наверное, правильнее сказать — бугров. Скудно поросшие кучи песка, глины и камней, фальшивые дюны. В десяти километрах к юго-западу находится озеро, которое мы выбрали для нашей следующей стоянки. Судя по карте, туда можно пройти почти по прямой, не встретив никаких существенных препятствий.

Я достаю компас и ищу юго-запад.

Взглянув на свою собственную карту, Арне встаёт.

— Нам туда!

Он указывает в направлении под прямым углом к тому, что я только что определил.

— Смеёшься, что ли? Вон туда!

Я указываю своё направление. На левой ладони у меня лежит компас. Ошибиться невозможно, я показываю правильно.

Арне корчит такую рожу, как будто едва сдерживает смех, и вытаскивает из кармана свой пластиковый туристический компас на потрёпанном шнурке. Он протягивает его мне, как шоколадную плитку. Я даже не смотрю. Я наклоняюсь, надеваю рюкзак и иду, по-прежнему с раскрытым компасом в левой руке. Не может быть, чтобы я что-то напутал. Арне догонит меня, как только до него дойдёт, что это он ошибается.

Земля сухая, гладкая, на ней почти ничего не растёт. Подъёмы и спуски совсем пологие, можно идти большими шагами. Через пару часов на мне просохнет одежда. Если небо не затянется, карты тоже удастся просушить. Блокнот я при первой же возможности поставлю на землю раскрытым, осторожно разделив страницы, так, чтобы между ними проходил воздух. Тогда блокнот тоже быстро высохнет.