Январь 2009 года
Джейми
Наверное, я схожу с ума. Я не могу перестать думать о Стеф. Меня гнетет чувство вины, душит так, что иногда трудно дышать. Я всегда считал тех, кто изменяет женам, высокомерными и самодовольными придурками, которые заводят на стороне любовниц и думать не думают о ничего не ведающих, страдающих женах. Они бахвалятся этим перед равно мерзкими дружками, меряются байками о незаконном перепихоне, ржут над тем, как подцепили девку, которой нет дела, что с ее помощью мучают какую-то несчастную женщину. Они заказывают номера в отелях, лгут о том, куда собираются, снимают обручальное кольцо, переступая порог. Они упиваются приключениями.
Со мной все не так, но делаю-то я практически то же самое. Я что, правда лучше их? А Стефани? Нет, конечно, лучше, но, наверное, и нет…
Имеет ли значение, что у тебя есть совесть? Что держишь всё в себе? Испытываешь какие-то чувства? Ты все равно лжешь. Все равно изменяешь. Обманываешь.
Не важно, в какие это облекать слова.
И все же я не могу остановиться.
Хелен заслуживает лучшего… кого-то более достойного, чем я. Я даже представить себе не могу, что подумают обо мне люди, если узнают. Супружеские пары, с которыми мы дружим, с которыми провели не один вечер в пабе, смеялись, играли в слова, говорили о серьезных вещах и болтали о пустяках. Что они обо мне подумают? Ну, я, в сущности, знаю что. И в то же время я – последний человек, от кого такого ожидали бы.
Иногда я смотрю на жену – обычно, когда она делает что-то будничное, например, наливает в бокал вина или накладывает на лицо крем – и спрашиваю себя: почему, черт побери, ты так с ней поступаешь? Она ни о чем не подозревает, не замечает, что ты влюбляешься в другую. А такое вообще возможно? Могут ли чувства быть реальными, если встречал кого-то всего три раза в жизни? И вообще, как, черт возьми, возможно питать чувства к двум женщинам сразу? Понятия не имею как, но это происходит. И каждый день это рвет меня на части.
А еще я знаю лучше других, какую боль способно причинить такое поведение. Никогда не забуду тот день, когда ушел отец, бросил маму ради другой женщины. Оказалось, у них уже восемь месяцев был роман, и начистоту он все выложил только потому, что все в нашем квартале это знали и рано или поздно ей бы кто-то сказал. Вот каким он был трусом.
Мне тогда было всего десять. Я сидел на своей кровати и слушал, как они около часа ругались. Ссоры в нашем доме случались часто. Но эта была иной. В мамином голосе звучала паника – рапсодия отчаяния. Она знала, что если он на сей раз выйдет за порог, то уже не вернется. Я слышал, как мама умоляла его остаться: мол, они со всем справятся. Мол, она простит его, если он пообещает, что это в последний раз. В то время я по вполне очевидной причине не мог понять происходящего, ведь я был ребенком, но и много лет спустя не в силах был понять, почему она это сделала. Зачем было умолять изменяющего придурка остаться? Я так и не нашел ответа. Однажды я спросил маму, почему она сделала это. Она ответила: «У нас, возможно, и были разногласия, но он был моим миром».
Моя мама была не идеальна. Она была ревнивой стяжательницей, которая негативно относилась абсолютно ко всему на свете. Все время находиться рядом с таким человеком тяжело, высасывает все силы. Нет, это не оправдывает интрижек отца на стороне, но интересно, а до какой степени тут сыграл свою роль подход: «Если меня в чем-то обвиняют, так почему бы не сделать на самом деле?» Думаю, он в конечном итоге решил, что с него довольно.
Когда отец ушел, мне не «разрешили» с ним видеться. Он много лет жил недалеко от нас с «той шлюхой» и пытался со мной встретиться. Отец приходил, но его не пускали на порог. Я обычно слонялся где-то на заднем плане, мне хотелось его увидеть, но мама всегда приказывала мне уйти в мою комнату. Я мельком видел его у двери, видел, как он заглядывает через ее плечо, стараясь поймать мой взгляд. Все говорили, что я его точная копия: те же льдисто-голубые глаза и губки бантиком. Я был его мальчиком.
Каждый раз, когда он приходил и ему давали от ворот поворот, у меня падало сердце. У мамы после каждого его прихода до конца дня был жуткий стресс. Она утешала себя бутылкой водки, говоря мне, мол, нам без него лучше.
Со временем его визиты стали реже, а потом и вовсе сошли на нет.
Вероятно, отчасти я разочарован, что он не приложил больше усилий. Но что отец, в сущности, мог сделать? Как далеко зайти? Я скучал по нему. В конце концов он переехал куда-то на юг. Больше я про него не слышал. Я задавался вопросом, не разыскать ли мне его, но, возможно, уже слишком поздно. И сделать это придется, не говоря маме.
Теперь я делаю точно то же самое, что и он. Мысль о том, что я в конечном итоге причиню Хелен столько боли, сколько он причинил маме, меня убивает. И все же я чувствую, что не могу остановиться. Вот почему важно это сдерживать. Не думать о Стеф.
