Больше чем любовь - [4]

Тут она резко ответила ему:

«Вполне естественно, что у матери развиты собственнические чувства. Она в таких муках рожает, что вправе ожидать хоть немного благодарности от своего ребенка».

Мужчины эгоистичны и не способны понять элементарные вещи. Ричард так никогда и не осознал, как тяжело было ей, Марион, когда она ждала Роберту, и как она мучилась родами. Доктора предупредили, что в следующий раз ей не избежать кесарева сечения. Поэтому больше она не желала переносить ничего подобного, хотел ли Ричард того или нет. Вернувшись из больницы домой на Честер-сквер в Лондоне, она призналась, что не хочет больше иметь детей. Удивительно, что она так ясно вспоминает об этом именно сейчас, после панихиды в церкви, где она плакала и молилась за упокой души Ричарда.

3

Шестнадцать лет назад, холодным февральским утром, Ричард привез ее из больницы, помог выйти из машины и, нежно поддерживая, ввел в дом. Он всегда был с ней очень ласков и внимателен.

– Как хорошо, что ты снова дома, моя дорогая, – произнес он.

Они не виделись почти месяц, и, когда он обнял ее и приласкал, она мягко, но твердо отстранила его и высказала все то, что обдумывала много дней.

Она помнила его сначала удивленные, а потом обиженные глаза, он вглядывался в ее лицо… вглядывался, пытаясь осознать происходящее, а потом сказал:

– Не понимаю… я думал, ты… я думал, мы… любим друг друга.

– Ну конечно, любим, – раздраженно ответила она, – но ведь любить не обязательно значит спать в одной постели. Мне кажется, вы, мужчины, только об этом и думаете. Надеюсь все же, ты, Ричард, выше этого.

Он по-прежнему смотрел на нее. Лицо его побелело, резко обозначились жесткие морщины. Тогда ему было двадцать четыре года. Ей – двадцать два.

– Марион, ты хочешь сказать, что не желаешь больше… спать со мной?

– Да, не хочу, – мрачно ответила она. – Но, разумеется, если ты потребуешь от меня исполнения супружеского долга…

Тут он, прервав ее, в первый и единственный раз в жизни заговорил с ней грубо и даже жестоко.

– Заткнись!.. – крикнул он. – Заткнись ты! И больше не говори такого. Я любил тебя. Да… я любил тебя. Но я никогда больше ничего не потребую. Это я тебе обещаю.

Она ответила с облегчением, правда, в ее голосе слышались нотки беспокойства:

– Конечно, я не хочу, чтобы наш брак прервался… и если в какой-то момент ты почувствуешь, что должен…

Но он взглянул на нее с такой печалью, что она и теперь часто как наяву видит его глаза.

– Я любил тебя, Марион, – сказал он. – Надеюсь, что ты изменишь свое решение, а до тех пор можешь быть совершенно уверена: я тебя не потревожу.

Больше Ричард к этому разговору не возвращался. Марион не изменила своего решения, и он никогда больше не входил в ее спальню.

Но Марион по крайней мере никогда не отдала другому то, в чем отказывала собственному мужу. Поэтому теперь, когда его не стало, она должна утешаться мыслью, что была ему верной женой. И насколько ей известно, в жизни Ричарда не было другой женщины. Но как приятно получить желанную свободу!

Почему же тогда она вышла замуж за Ричарда?

Они познакомились на званом вечере, куда Ричарда уговорила пойти его крестная мать, ныне покойная леди Фенли. Фенли были друзьями семейства Веллинг, и Марион в то время жила со своей матерью в Вилдинг-холле. Ричард влюбился в нее с первого взгляда. «Моя золотая девочка» – так он звал ее. Она была хрупкая, такая изысканная, такая белокурая, с холодными голубыми глазами, прохладными тонкими ручками и обманчиво мягкими манерами. Ее небрежная надменность заинтриговала его и, как он потом признался, была для него своего рода вызовом. Каждый день в течение шести месяцев он сочинял для нее новое стихотворение. Она обычно читала его вирши, не понимая их достоинств и искренности, но сознавая, что они льстят ее самолюбию. И по единодушному мнению друзей и матери, которая подыскивала ей выгодную партию, внешне он тоже соответствовал романтическому образу поэта.

Кроме того, он был главой «Бергман, Каррингтон-Эш и K°», что само по себе было уже немаловажно. Поэтому она и вышла за него замуж.

Во время медового месяца в Италии он водил ее на концерты, на балет и в художественные галереи, и все это ей ужасно наскучило. По возвращении в Лондон она дала ему понять, что ожидала от него и от жизни вообще. И начала умно и практично, как она это умела, собирать вокруг себя шикарное общество – компанию, в которой она чувствовала себя как дома и от которой он был просто в ужасе.

Именно в это время они начали отдаляться друг от друга – и так до того последнего разговора после рождения Роберты. А после этого разговора Марион не оставила Ричарду ни малейших сомнений, что вышла за него замуж, чтобы создать себе положение в обществе, а «золотая девочка» его поэтических фантазий была сказочной феей, так никогда и не появившейся на этой земле.

4

– Ты пойдешь с нами в ресторан завтракать, моя бедная деточка, или хочешь, чтобы тебе все принесли прямо сюда? – воркующим голосом спросила у дочери леди Веллинг.

– Мне что-то вообще не хочется, – ответила Марион. – У меня столько забот. Думаю, мне лучше прилечь: наверное, начинается неврит, спина разболелась. Меня знобит. Это все из-за холодного ветра. Вероятно, продуло, когда мы вышли из церкви.