Большая восьмерка: цена вхождения - [27]
Горбачев же, находясь в фокусе мировых средств массовой коммуникации, ликовал несказанно. Пятнадцать часов бесед с Рейганом ему понравились. Горбачеву, по-видимому, стал нравиться сам процесс благообразных встреч с западными джентльменами, завершаемыми пресс-конференциями, транслируемыми по всему миру. Он увидел приятных людей, встречами с которыми интересно «делать историю». Это было приятнее, чем решать «неразрешимые» проблемы внутреннего развития. Женева повлияла на представления политика, прежде варившегося в партийной политике и интригах. Горбачев постепенно понял, что американский ВПК не подстегивает Рейгана, что сам американский президент верит в действенность защиты из космоса. Значит, нужно договориться с ним лично.
Американцам же понравился и Горбачев, и его правая рука — Шеварднадзе. Выступая перед объединенной сессией Конгресса США, президент Рейган сказал: «Как когда-то пуритане с индейцами, мы начали этот диалог с русскими». Рейган увидел в Горбачеве не циничного Макиавелли современного коммунистического заговора. Он увидел взобравшегося на политическую верхушку своей страны руководителя, который ищет новую парадигму миропонимания>76. Как оказалось, на него можно воздействовать, если завести провинциального политика в мир джентльменов. Ему там понравится больше, чем на сборищах, сопутствующих очередным пленумам. Рейган пришел к выводу, что на советского лидера можно влиять.
В результате одно искаженное мировоззрение сменило другое. В Женеве сложилась парадигма, практически нетронутой оставшаяся до 1991 г. Судите сами. Президент Рейган заявил Генеральному секретарю Горбачеву, что Советский Союз должен смириться с американской идеей Стратегической оборонной инициативы (SDI), сократить свои стратегические вооружения, уступить во всех региональных конфликтах, признать свою неправоту в области гражданских прав — и только тогда Соединенные Штаты, возможно, пойдут на нормализацию двусторонних отношений. (И в этом случае американская сторона не обещала предоставить даже такую малость, как статус наибольшего благоприятствования или допуск к американским кредитам.)
Если бы попытаться поменять стороны местами, то американцы — несомненно — были бы оскорблены односторонностью предлагаемых уступок. В отношении же СССР они неизменно придерживались своей жесткой линии. И, увы, это, в конечном счете сработало. Но будущего тогда не мог знать никто. По приезде из Женевы президент Рейган сказал, обращаясь к конгрессу: «Соединенные Штаты не могут позволить себе благодушия упиваться иллюзиями относительно природы СССР. Мы не можем представить себе изменения их идеологии и целей»>77. О Горбачеве: «Я чувствую, что он понимает нас лучше».
Любопытной видится и новое определение природы компромисса, даваемое американской стороной, природы главного инструмента мировой дипломатии. Роберт Макфарлейн говорит 9 декабря 1985 г.: «Достигнутое в Женеве в прошлом месяце было бы просто невозможно без твердого основания нашей внешней политики в целом, созданного за последние пять лет. Новые возможности, возникают перед нами не потому, что президент изменил свою политику, а именно потому, что он ее не изменил… Советское руководство сделало вывод, которого у него не было еще год назад, что Запад не поддастся на угрозы. Таков урок Женевы»>78.
5 декабря 1985 года в закрытом письме президенту Рейгану Горбачев предложил осуществлять инспекции на местах для проверки соблюдения двустороннего моратория. Американское руководство пока молчало. Оно не молчало по другому поводу — докладывая конгрессу о том, что 1986 год стал годом максимальных военных усилий Соединенных Штатов.
Новая дружественность
В то время, когда Горбачев, выполняя просьбу Вашингтона, сворачивал помощь всем, кто так или иначе противодействовал в этом мире американцам (или просто действовал без ясно выраженной на то воли Вашингтона), администрация Рейгана упорно искала места нанесения удара по Советскому Союзу — и в Европе, и в Азии.
Американские стратеги задумались над Афганистаном. Здесь они начали громогласно называть людей типа Усамы бен Ладена «борцами за свободу». Немного пройдет времени, прежде чем эти «борцы за свободу» введут Америку в шок, равный Пирл-Харбору. Но в 1985 году Америка еще не определяла бен Ладена так, как будущий госсекретарь Мадлен Олбрайт: «Кобра, бросившаяся на своих хозяев»..
В тот первый год прихода к власти Горбачеву казалось, что Советский Союз наконец начинает побеждать в отсталой горной стране. Моджахеды отступали, об их последних победах уже начали забывать. Афганцы явно устали от войны, новая советская политика «купить их», кажется, действовала. Советская армия ослабила операции на горных дорогах и укрепила свою мощь в воздухе, делая упор на боевые вертолеты. Государственный секретарь Шульц полагал, что «окно американских возможностей в Афганистане закрывается» и следует спешить оказать давление на русских.
Следующие двенадцать месяцев были определены как решающие: или советские вертолеты дадут Москве контроль над афганским небом, или противники СССР найдут противоядие. Пока вертолеты не знали преград, они диктовали свою волю с небес. Использованные моджахедами британские зенитные «Блоупайпс» и швейцарские «Эрликон» помогли восставшим афганцам сбить несколько советских вертолетов, но ситуация в целом продолжала меняться в советскую пользу. Одним из решающих было мнение Мортона Абрамовича, директора отдела разведки государственного департамента: «Я полагаю, что существующее давление на Советы недостаточно. Мы должны ввести в дело американский «Стингер» — посылаемый руками ракетный комплекс, наиболее эффективный против вертолетов и самолетов, летящих на малой высоте».
