Большая восьмерка: цена вхождения - [23]
По прибытии в Москву 4 ноября 1985 г. госсекретарь Шульц первым делом встретился с министром иностранных дел Шеварднадзе. По свидетельству Шульца, Шеварднадзе слушал лекцию о гражданских правах «внимательно, без особого собственного участия, но и без раздражения. Это Шульца вдохновляло. В области стратегических вооружений советская сторона словно зациклилась на проблеме СОИ — стратегической оборонной инициативы. Президент Рейган выдвинул ее лично, выступая перед нацией 23 марта 1983 г. Он убедил свой кабинет, и американский конгресс вотировал деньги на ее осуществление. Можно ли было переубедить американскую сторону? Видя президентскую руку Рейгана ей бы лучше перейти к более осязаемым проблемам, но узкий угол видения толкал советских дипломатов в сторону бессмысленного ворчания.
Складывалась действительно парадоксальная ситуация: с одной стороны, советские дипломаты утверждали, что советской военной системе будет нетрудно найти достаточно дешевое оружие, обессмысливающее СОИ; с другой стороны, эти дипломаты создали из СОИ некий барьер, не позволяющий достигать реальных результатов на более многообещающих направлениях. Можно ли было представить себе Рейгана, на глазах у советской делегации переосмысливающего главную идею своего президентства и признающего фантастический характер всех этих «звездных войн»?
Нерациональность сложившейся ситуации, увы, не покоробила Горбачева и его команду. Из девяти часов бесед в Женеве они посвятят «священному убеждению» американцев в их неправоте более семи часов. Плохой комплимент для сложившегося интеллектуального уровня советской дипломатии. Их предшественники — вожди в кожанках — знали силу своего социального подхода; Сталин видел силу Запада и играл в геополитику; Хрущев интуитивно обратился к огромному освобождающемуся «третьему миру». Брежнев достиг стратегического баланса, который говорил больше, чем нелепые перепалки двух групп людей, общим среди которых была лишь новая приверженность советских коммунистов третьего поколения к галстукам и добротным костюмам. Что вдохновляло этих вождей России? Все более очевидным становилось, что они просто не знали, зачем взяли в руки власть. История России — в том скудном объеме, в котором они ее знали, их явно не вдохновляла. Им все больше нравился выработанный столетиями блеск Запада и всего от него производного. На том западная дипломатия и сыграла.
Шульц смотрел в окно Спасо-хауза и размышлял над степенью убежденности и софистичности советских коллег. Русские не очень изменились за столетия знакомства с Западом: только этой ночью, накануне прибытия американского государственного секретаря, они прямо по ноябрьской грязи заасфальтировали площадь перед резиденцией американского посла. Пол Нитце, главный переговорщик в сфере стратегических вооружений, сказал, что «они покрасили даже грязь». Над ужинающей американской делегацией попугай лихо насвистывал «Марсельезу». Вокруг все говорили о предстоящем праздновании тысячелетия крещения Руси. И о новом, необычном капитане, вставшем у руля советского корабля.
Горбачев
Горбачев попросил Шульца начать переговоры в малом формате. С советской стороны в них участвовали Шеварднадзе, Добрынин и переводчик. Шульц составил делегацию аналогичного состава: Бад Макфарлейн, посол Арт Хартман и переводчик.
Горбачев был в превосходном настроении. Он без обиняков объявил: главным препятствием улучшению двусторонних отношений является дезинформация, распространяемая государственными агентствами США. Для несведущих Горбачев прочитал лекцию о договоре ОСВ-1. Шульц указал, как на причину взаимного осложнения, на вторжение советских войск в Афганистан. Горбачев попросил попридержать подобные аргументы для прессы. «Не используйте подобных аргументов с нами, с теми, кто знает подлинные обстоятельства. Договор СНВ-1 был отвергнут конгрессом до событий в Афганистане. Соединенные Штаты отказались от Договора СНВ-1 потому, что он сдерживал их военное строительство».
Это был Горбачев «восемьдесят пятого года», сотрясающий американский военно-промышленный комплекс, которого американцам, в конечном счете, удалось перевоспитать. Шульц полагал, что «учителем» Горбачева, обвиняющего ВПК, был посол Добрынин. Шульц поспешил спросить, «куда обе страны направляются сейчас?» Шульц передал Горбачеву два письма президента Рейгана и направил беседу в сторону приближающейся встречи в Женеве: это будут серьезные переговоры. Шульц сел на любимого конька — наука и технология быстро меняют мир. Горбачев предложил государственному секретарю: «Вы должны возглавить Госплан здесь, в Москве, — у вас больше новых идей, чем у нас»>63.
Получив возможность самовыражения, Горбачев заговорил в любимом своем ключе: чего ожидает мир от него и Рейгана. Он показался противоположным от Громыко полюсом — не столь жестким, гораздо более честолюбивым, склонным к неожиданным поворотам. Агрессивным вначале и едва ли не покорным в конце. Поразительно уязвим в том, что неожиданно считает главным, — в данном случае СОИ. Предстояло еще увидеть, какого типа коммунизм исповедует Горбачев. Его говорливость и желание «блеснуть» давали надежду. Люди с таким апломбом падки на комплименты, выше которых они мало что ставят. Становилось все более ясным, что Горбачев, несмотря на свои университеты, был человеком из глубинки, из среды отдаленного сельскохозяйственного края. Он быстро найдет свою нишу в мировой политике — для этого у него есть упорство и природные данные. Но качеств внутренней убежденности у него нет, и, что очень важно, он очень честолюбив. Заурядное свойство в семейной жизни становится грандиозным по важности фактором на арене, на которую его вознесла судьба, на арене мировой политики.
