Большая скука - [13]

Так что, когда другие танцующие кривляются попарно друг перед другом, мы с Дороти продолжаем кружить, прижавшись друг к другу, и женщина в лиловом с такой страстью глядит на меня своими глубокими темными глазами, что я из боязни утонуть в них невольно отвожу свои на голых красавиц, изображенных фосфоресцирующими красками на стенах зала.

— Обожаю путешествия… — произносит Дороти приятным мелодичным голосом. — Попасть в незнакомые места и покинуть их, пока они тебе не наскучили…

— Поэтому вы избрали журналистику?

— Отчасти да. А вы любите путешествовать?

— Очень.

— И, вероятно, часто путешествуете?

— Вовсе нет.

— Недостаток средств?

— Скорее времени.

— Э, тогда это не страсть. Для удовлетворения своих страстей человек всегда находит время.

Снова дав мне заглянуть в манящую бездну своих глаз, дама в лиловом спрашивает:

— А чем вы увлекаетесь, что является вашей страстью, Майкл?

— О какой страсти вы говорите?

— О той единственной, испепеляющей.

— Хм… — бормочу я. — Одно время собирал марки… Но, должен признаться, это было довольно давно…

— Вы и в самом деле ужасный лжец, — хмурит брови Дороти.

Но вскоре темные глаза опять согревает нежность.

— Но можно ли жить без таких лжецов!

Дороти — единственная, кто располагает машиной; это почти новый темно-серый «бьюик». Поэтому ей приходится нас развозить. А нужда в этом есть, потому что мистер Хиггинс и мистер Берри еле держатся на ногах.

— Мания и фантазия, — едва ворочает языком человек-скелет, развалившись на заднем сиденье. — Социология — это не что иное, как психология общества, дорогой Берри!

Берри что-то мямлит в ответ вроде: «Совершенно верно!»

— При случае вы должны объяснить это Коеву, дорогой Берри! — продолжает неутомимый Хиггинс. — Не сердитесь, Коев, но вы определенно нуждаетесь в некоторых напутствиях…

— Он должен приехать в ваш институт, Хиггинс… — кое-как изрекает толстый и, израсходовав на эту длинную фразу последние силы, засыпает.

Это дает полнейшую свободу ораторским способностям ходячего скелета, который пускается в путаный нескончаемый монолог.

Ночные улицы пустынны, и Дороти гонит машину с недозволенной скоростью, делая при этом такие резкие повороты, что мистер Скелет, того и гляди, распадется на составные части. Этого каким-то чудом не происходит, и нам удается доставить обоих социологов в их обиталище целыми и невредимыми.

— А теперь куда? — спрашивает дама в лиловом после того, как наша нелегкая миссия закончилась и мы снова сели в машину.

— Вы в каком отеле остановились? — отвечаю вопросом на вопрос.

— В «Англетере». А вы?

— Я, в сущности, ни в каком: завтра утром я должен свой покинуть.

— Мой бедный мальчик, — нараспев произносит Дороти, нажимая на газ. — А почему бы вам не поселиться в «Англетере»?

Мне бы следовало ответить: «Потому что он слишком дорогой», но вместо этого я говорю:

— Там нет мест.

— Для вас комната найдется, гарантирую. Положитесь на меня.

— Не знаю, как вас и благодарить…

— Как благодарить, об этом мы подумаем потом, — тихо отвечает женщина в лиловом и жмет на газ до предела.

Машина останавливается перед зданием отеля. Хотя время позднее, ослепительно белый фасад ярко освещен. Мы выбираемся из машины, и Дороти бросает в мою сторону последний взгляд, не выражающий ничего другого, кроме легкой усталости. Она протягивает мне руку и небрежно бросает:

— До завтра, Майкл!

Я медленно иду по Строгет, мимо витрин, излучающих холодный электрический свет. Улица совершенно пустынна, если не считать человека, шагающего так же медленно, как и я, метрах в пятидесяти позади меня. За мною следят. Следят постоянно. На улице и в баре, когда я иду пешком и еду в машине. Интересно, долго ли это будет продолжаться?

3

…Моего слуха достиг сухой выстрел автомата. Потом два выстрела один за другим, потом еще два.

«Значит, те, наверху, не обезврежены, — сразу догадываюсь я. — А ведь считалось, что с ними давно покончено».

«Те наверху» залегли в небольшом скалистом овражке на самой вершине холма, я в этом твердо убежден, потому что мне хорошо знаком каждый клочок этой пустынной местности. Редкими выстрелами они бьют по рощице, где под низкими акациями укрываемся мы. В действительности это никакая не рощица, а всего лишь несколько кустов с поблекшей листвой, жалкий остаток былых насаждений, которыми люди пытались закрепить разрушающиеся склоны холма. И вот мы втроем лежим под этим ненадежным, скорее воображаемым укрытием, тогда как те, наверху, упражняются в стрельбе по нашим головам.

Фактически они окружены, потому что другой возможный спуск с этой каменистой вершины прегражден еще одной нашей тройкой. Однако враг готов на самый отчаянный риск, именно когда он окружен, и нечего удивляться, что те, наверху, простреливая рощицу, помышляют как-то вырваться.

— Надо бы перебежать вон до того камня да бросить к ним в гнездо две-три лимонки, — подает голос Любо Ангелов, которого больше знают по прозвищу Любо Дьявол.

Любо говорит, ни к кому лично не обращаясь, но слова его относятся ко мне, потому что сам он ранен в ногу, а Стефана так скверно стукнуло, что он сам и подняться не в силах, да ему, видимо, вообще уже не подняться; мы его обманываем, будто пуля попала в лопатку, а на самом деле рана пониже лопатки, чуть-чуть пониже, настолько, что человеку не выжить…