Большая семья - [78]

— Прежде всего разговор об идее, — сказал Потапов. — Одобряешь ты или нет такую идею?

Недочет подумал, погладил усы.

— Что ж, идея хорошая. Только из одной идеи, Сергей Ильич, штаны не сошьешь. Надо материал приложить.

— Верно, Иван Иваныч! — смеясь, сказал Потапов и дружески обнял Недочета. — Идея без материи мертва. Постараемся, чтобы материал был подходящий.

Арсей обещал немедленно поставить предложение райисполкома на рассмотрение колхозников.

— Вот что учтите, — предупредил Потапов: — строительство начнем не раньше осени. Сейчас народ занят. Сейчас надо прежде всего за урожай драться. Чем больше хлеба, тем легче будет электростанцию построить.

В полдень они выехали в поле.

— Надо поговорить с людьми, — сказал Потапов. — Очень часто угол зрения председателя колхоза и самих колхозников не одинаков. Вот и приходится учитывать эту диалектику.

Оставив машину на дороге, они пошли по полю.

Недочет задержался, чтобы поговорить с Марьей Акимовной: на озимой пшенице утром она заметила осот и просила разрешения послать туда группу колхозниц.

Потапов и Арсей шли по дороге, разделявшей подсолнечный и гречишный загоны.

— На вашего счетовода Куторгу материал поступил, — сказал секретарь райкома. — Оказывается, он сотрудничал с немцами.

— Что же он делал?

— Точно не помню… Учет колхозного имущества составлял для них, помогал это имущество вывозить. Словом, содействовал грабежу.

— Но он делал это под угрозой оружия.

— Это еще неизвестно, во-первых. А во-вторых, — это не меняет дела. Были разные… Что ж, прикажешь за все миловать?

— Не знаю, — задумчиво сказал Арсей. — Но он как будто вел себя прилично. Красноармейцу жизнь спас.

— Какому красноармейцу?

— Разведчику, сибиряку. У него, у Куторги, документ об этом есть.

— Что за документ?

— Свидетельство самого красноармейца. Уже после освобождения красноармеец заезжал в Зеленую Балку поблагодарить Куторгу и выдал ему такую справку.

Несколько шагов они прошли молча.

— Следствие разберется, — сказал Потапов. — Виноват — будут судить, не виноват — оправдают. Тебе я говорю об этом для сведения. — Потапов набил трубку. — Как у вас с ним отношения? — вдруг спросил он, строго взглянув в лицо Арсею.

Арсей замялся.

— Да ничего вроде… — проговорил он, не решаясь рассказать о ссоре, в которой считал себя виновным. — Работаем…

— Он на тебя заявление подал. Пишет, что ты обругал его и чуть было не избил. Это, конечно, неправда?

— Нет, правда, Сергей Ильич, — сознался Арсей. — Обругал… И чуть было не избил…

Потапов сощурил глаза: это было признаком, что он недоволен.

— А я не верил, — сказал он. — Мне казалось, ты не способен на такие вещи.

— До белого каления довел. Сплетни распустил. Грязная история…

К ним подходил Недочет. Марья Акимовна пошла объявлять обеденный перерыв.

— В таком случае придется вопрос разбирать на бюро райкома, — сказал Потапов, и его тон не предвещал ничего доброго. — Лично мне эта история не нравится. Скажу откровенно, я недоволен тобой, товарищ Быланин…

Женщины и подростки по зову Марьи Акимовны выходили на дорогу, здоровались с секретарем райкома и полукругом рассаживались на траве.

Когда все были в сборе, Марья Акимовна рассказала, как идут полевые работы в бригаде. По ее словам, не все звенья справлялись с нормой. Марья Акимовна жаловалась на сорняк, который не дает покоя.

— Прямо как на дрожжах подходит. Не успеешь озимые прополоть, — глядь, а он уже на подсолнухе зеленеет. Земля запущена. При немцах-то плохо обрабатывали, не хотели на врагов стараться.

Арсей слушал Марью Акимовну рассеянно. Он думал над последними словами секретаря райкома. Что-то его ожидает? Никогда еще его не привлекали к партийной ответственности. Он даже не мог подумать, что это когда-нибудь может случиться. Теперь это становилось фактом. Неужели выговор запишут? Неужели?.. Вот дожил до жизни!.. И все из-за собственной слабости. Но с чего все пошло? Что он сделал? Ведь Куторга сам вынудил на поступок, за который Арсей должен нести ответственность.

Он отыскал глазами Ульяну. Она сидела позади всех и палкой ковыряла землю. Арсей понимал, что она не виновата, но ему не давала покоя мысль, что все это из-за нее. Не стань она на его дороге, все было бы хорошо. Он работал бы спокойно, без волнений, может быть, и в самом деле нашел бы себе по душе девушку, женился бы и жил бы тихо, мирно, как живут другие. А вместо этого — волнения, переживания, и, самое главное, неизвестно, чем все это кончится. Впрочем, конец был ясен: он получит выговор и будет носить его как напоминание о том, к чему приводит излишнее увлечение собственной персоной.

Потапов подробно расспрашивал звеньевых о работе, о соревновании. Звено Евдокии Быланиной шло впереди.

— Скоро подсолнух закончим, — рассказывала она. — Потом овес продернем, за просо возьмемся. А там подсолнух опять подойдет — в третий раз.

Вторым шло звено Веры Обуховой. В звене заболела девушка, и это сказалось на выработке.

— Чем же она заболела? — спросил Потапов.

Женщины молча смотрели на Веру: что скажет?

— Не знаю, — проговорила Вера, — слабость какая-то…

— Отощала, — сказала пожилая колхозница в вышитой украинским узором кофточке. — Харчишки слабые. А работать приходится от зари до зари.