Большая резня - [8]

Пэт кивнул:

— Я тоже думал об этом, Майк. Думаю, что смогу это объяснить. Улов Деккера составил лишь триста семнадцать долларов да нитку искусственного жемчуга стоимостью около двадцати долларов. Я думаю, когда он понял, что это все, чем можно поживиться, до него дошло, что те двое не поверят ему, и потому он сбежал. Во всяком случае, попытался.

— Тогда где деньги?

Пэт пощелкал ногтями по зубам.

— Думаю, мы обнаружим их там же, где жемчуг… Если найдется достаточно честный человек, чтобы предъявить их… Где-нибудь на мусорной куче.

— А, ерунда! Даже три сотни деньги в наше время. Он не бросил бы их.

— Ярость и раздражение могут толкнуть человека на многое.

— Тогда почему он позволил убить себя?

Пэт с минуту помолчал и сказал:

— Я думаю, он понимал, что они выместят свою злобу на ребенке.

Я бросил окурок в мусорную корзину.

— Да, ты крепко все связал. Кто был другой?

— Арнольд Бэзил. Раньше работал на Фаллона и тянет за собой хвост из трех сроков и четырнадцати арестов без осуждений. До сих пор мы не смогли узнать о нем больше. Знаем только, что после смерти Фаллона он поехал в Лос-Анджелес, там напился и был задержан за нарушение порядка. Двое из наших осведомителей сообщали, что видели его в прошлом месяце в городе, но не слыхали, чтобы он был в чем-то замешан.

— Они не говорили, что он крутится около Лу Гриндла?

Пэт мрачно взглянул на меня:

— Откуда ты это узнал?

— Неважно. Так что же?

— Говорили.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Проверяю.

— Чудесно.

Он швырнул карандаш на стол.

— Не надо сарказма, Майк. — Он поймал мой взгляд и снова начал пощелкивать себя по зубам. — Как бы я ни хотел повесить что-нибудь на эту дешевку, сомневаюсь, что это получится. Лу не играет в грошовые игры, ты знаешь. У него свое занятие — рэкет, и он умудряется ускользнуть от неприятностей.

— Ты мог бы это исправить, — сказал я. — Доставь ему неприятность, из которой он не выберется.

— Вот сам и попробуй.

Я встал и надел шляпу.

— Думаю, я сделаю это, просто ради интереса.

Пэт уперся руками в стол.

— Черт побери, Майк, брось это! Ты в ярости, потому что дело ясное, и ты недоволен, что не можешь начать охоту. В один прекрасный день ты угодишь в такие неприятности, с которыми тебе не справиться.

— Пэт, я не люблю тех, кто оставляет детей сиротами. Существует еще шофер той машины, не забудь.

— Я не забыл. До конца недели мы узнаем все о нем.

— Сначала он умрет. Не возражаешь, если я взгляну? — Я взял рапорт, пробежал его глазами и, запомнив пару адресов, положил обратно.

Теперь Пэт внимательно смотрел на меня, в глазах его сквозила напряженность.

— Майк, ты ничего не опустил, рассказывая мне?

— Нет, ничего.

— А то лучше расколись.

Я повернулся и взглянул на него. Я был вынужден сунуть руку в карман, чтобы она не дрожала.

— Это просто мерзко, вот и все. Парень плакал. Надо было видеть его, чтобы понять, как это выглядело, а ты его не видел. Взрослые люди просто так не плачут. Это мерзко.

— Ты сумасшедший, — сказал Пэт.

— Да, мне говорили. Окружной прокурор хочет меня видеть?

— Нет, тебе повезло, что все так быстро разъяснилось.

— Тогда пока, Пэт. Я буду держать с тобой связь.

— Давай, давай, — сказал он.

Я думаю, про себя он смеялся надо мной. Мне же было не до смеха. Не над чем было смеяться, помня, как плачущий парень поцеловал своего ребенка, вышел на улицу и оставил его сиротой.

Дорога до Ист-Сайда заняла у меня какое-то время. Я прошел по кварталу, где было совершено убийство, дошел до угла и направился вниз по улице, на которой жил Деккер. Это был один из ветхих кварталов, которым осталось несколько лет до полного разрушения. Тротуары были заставлены древними детскими колясками, орды детей постарше играли рядом в мусоре, а взрослые сидели на ступеньках, не обращая внимания на то, чем заняты дети, лишь бы не мешали им переругиваться и потягивать пиво. Четырехэтажный дом коричневого кирпича, номер которого — сто шестьдесят четыре — я нашел в рапорте у Пэта, стоял, накренившись к улице. Я припарковал машину и вылез, пробираясь сквозь детский рой, потом поднялся по ступеням к парадному. Двери не было, так что звонить мне не пришлось. На одном из почтовых ящиков было что-то нацарапано. Я прошел по темному туннелю коридора и, отсчитав три двери, постучал.

Из темноты возник верзила, дюйма на два выше меня, с грудью, как пивной бочонок. Может быть, под его волосатой грудью был и жир, но много мускулов было точно.

— Чего надо? — По тому, как он произнес это, можно было сказать, что он привык отпугивать людей с первой минуты.

Я сказал:

— Сведений, дружище. Что, если ты их мне дашь? Я следил за его руками. Похоже, он хотел сгрести меня ими.

Я стоял, слегка балансируя на пальцах, чтобы он видел, что, какой бы шаг он ни замышлял, у меня хватит прыти улизнуть. Он рассмеялся:

— Ты нахальный соплячок.

— Дружище, ты первый, кто когда-либо назвал меня соплячком.

Он опять засмеялся:

— Входи, выпей кофе и используй язык по назначению. У меня сегодня уже побывали разные гости.

Дальше был еще один длинный коридор, в конце которого виднелся свет, горевший, как оказалось, на кухне. Верзила встал на пороге, кивком головы приглашая меня войти, и я увидел священника, который сидел у стола и грыз черствую булку. Верзила сказал: