Большая расплата - [95]

— Не знаю, умна ли она. Есть в ней какая-то невинность, что ли.

Он сам удивился своим словам, но точно знал, что это правда.

— Может быть, этим и объясняется её озлобленность, — предположила Лакост. — Невинные люди часто расстраиваются, когда мир не оправдывает их ожиданий. Но это совершенно не означает, что она неповинна в преступлении.

Жан-Ги согласно кивнул.

— Я сегодня беседовал с её преподавателями. Она приходит на занятия, садится сзади, редко вступает в дискуссии, но когда её вызывают, всегда отвечает нешаблонно и обстоятельно. Она откровенно пугает большинство своих преподавателей, которые в свою очередь недолюбливают её.

— Она отпугивает внешним видом, своим поведением, или потому что определенно умнее своих профессоров?

— Да всем сразу! Она определенно не вписывается в общий строй.

— А её униформа?

Хороший вопрос. Большинство первокурсников, непривыкших к форме, меняют в ней кое-что, стараясь самовыразиться, быть стильнее. Раньше ЛеДюк за это наказывал, но коммандер Гамаш выбрал другой путь. К великому удивлению опытных преподавателей, новый коммандер разрешил вольности с униформой.

— Но это же неуважение к форме! — возмущался профессор Годбут на собрании.

— Это почему ещё? — спрашивал Гамаш.

Такая постановка вопроса смутила профессуру, пока не заговорил ЛеДюк, медленно объясняя:

— Потому что дело не только в униформе. Дело в символике нашего учреждения. Вы позволили бы вашим агентам в Сюртэ перекрасить форму, или вместо пуговиц пришить смайлики, или экспериментировать с формой брюк и галстуков?

— Ни в коем случае, — ответил Гамаш. — Но если агент пожелает так поступить со своей формой, то очевидно, он занимает не своё место. Вы правы, униформа это символ нашего учреждения. И если это учреждение кем-то не уважается, такой человек должен уйти. И здесь, в Академии, мы пытаемся заработать их — студентов — уважение. Уважению не научить, его не навязать. Мы должны послужить для них образцом, показывая всей своей жизнью пример. Мы просим эту молодёжь быть готовыми умереть в этой униформе. И самое меньшее, что мы можем сделать — заслужить такую жертву. А пока, пусть хоть вывернут униформу наизнанку, если пожелают. И если продолжат так поступать в конце учебного года, мы будем знать, что дурно проделали нашу работу.

— Даю руку на отсечение, после такой речи они заткнулись, — сказала Лакост, когда Бовуар поведал ей историю.

— Так и было, хотя думаю, они лишний раз убедились в том, что коммандер Гамаш слишком мягок.

— Так что там с униформой кадета Шоке?

— Совершенно безупречна.

— Откуда эта Шоке? Её прошлое?

— Она из Монреаля. Проживала в меблированных комнатах в Хочелага-Мезоннёв прежде чем перебралась сюда. Согласно заметкам, приложенным к её делу месье Гамашем, в прошлом имелась проблема с проституцией и наркотиками. Он не говорит этого прямо, но зная его, ты всё понимаешь.

— Обдолбанная шлюшка? — сказала Лакост. — Замечательно.

Но это совершенно не удивительно. Если заглянуть в прикроватную тумбочку Гамаша, подозревала Изабель, можно там обнаружить множество разного рода потерянных душ, оставленных там в целях спасения. А ещё, наверняка, хрустящий багет.

— Оценки в школе она получала разные. Едва доучилась, хотя способна, но училась неровно, предпочитая историю, языки и литературу.

— Она просто делала то, что ей интересно, — сказала Лакост. — Ленивая?

— Похоже на то. Или просто немотивированная.

— Ну и? Зачем подобной личности идти в Академию Сюртэ? — спросила Лакост.

— Да просто рискнула? Или пошутила. А когда её приняли, решила попробовать.

— Она произвела на тебя впечатление шутницы?

— Нет, — некоторое время он ехал молча, думая про тёмную девицу с бледным лицом. — Противоречивая личность.

— Мне показалось, она из тех, кто может за себя постоять, — заметила Лакост. — Непохоже, что ЛеДюк мог ею воспользоваться.

Бовуар открыл уже было рот, потом передумал и глубоко вздохнул.

— Давай. Скажи, — попросила Изабель.

Свет фар выхватывал из темноты снежные сугробы по обе стороны дороги, безлистные и безжизненные деревья.

— Представь девятнадцатилетних или двадцатилетних на улице, — начал он. — Продающих себя. Оглушающих себя наркотой. И впереди всё то же самое. И ты, девятнадцатилетняя, понимаешь, что жизнь лучше не станет. Как ты поступишь?

Оба агента молча глазели на искореженные гротескные тени, отбрасываемые голыми деревьями

— Пустишь себе пулю в лоб? — тихо спросил он. — Предпочтёшь передоз? Или попробуешь совершить последний мощный прыжок на спасительную шлюпку?

— Полагаешь, Академия для неё своего рода спасительная шлюпка? — поинтересовалась Лакост.

— Я не знаю, просто предположил. Но думаю, что месье Гамаш именно так и думал, и он подналег на вёсла, чтобы спасти её. Знаешь, а ведь её кандидатура была отвергнута ЛеДюком.

— А я бы подумала, что ЛеДюку захочется кого-то настолько сломленного.

— Нет. Он предпочитал ломать сам.

— Проклятый ЛеДюк, — пробормотала Лакост. — Он знал о её прошлом, и понимал, что ей не остается ничего кроме как подчиниться и помалкивать об этом. Думаешь, это она убила его? Не смогла больше выдерживать и застрелила из его же собственного пистолета?