Большая расплата - [2]

Камины по обоим концам длинной светлой залы пылали ярко и призывно, гомон разговоров витал в легкой ароматной дымке. С крыльца послышался знакомый звук — кто-то обстукивал налипший на обувь снег — этот звук обычно сопровождал появление хозяев бистро.

Снег прекратился ещё ночью, едва скрыв палую осеннюю листву. Наступило странное время года — ни осень, ни зима. Холмы, окружавшие деревню, охранявшие её от зачастую враждебного мира, сейчас сами казались враждебными. И определенно негостеприимными. Выглядели, как лес скелетов — голые, серые ветви вздымались ввысь, словно руки грешников, просящих пощады, которая им не будет дарована.

Но на деревенском лугу стояли три высокие сосны, давшие имя деревне. Трепетные, стройные и сильные. Вечнозелёные. Бессмертные. Указующие в небо. Имеющие смелость бросить вызов любой беде. И одержать верх.

А беда была рядом. Так же как и радость. Наступало время снежных ангелов.

— Вуаля! — Оливье водрузил на их столик корзинку горячих круассанов с миндалем, — Это пока вы ждёте завтрака.

С корзинки свисал ценник. И с люстры над их головами. И с кресел, в которых они сидели. В бистро Оливье всё было на продажу, включая партнера Габри, о чём Оливье не уставал всем напоминать.

— Пакет леденцов — и он ваш! — как раз сообщал Оливье, когда появился Габри в своём фартуке с оборками.

— Так он меня и заполучил, — подтвердил Габри, разглаживая фартук, который носил, как было известно каждому, чтобы позлить Оливье. — За пакетик карамелек-ассорти.

Когда они остались одни, Арман подтолкнул папку с досье жене.

— Можешь прочесть?

— Конечно, — она надела очки. — Есть проблемы?

— Нет, не думаю.

— Тогда что же? — она указала на папку.

Он часто обсуждал с женой случаи из практики, ещё до своего выхода на пенсию. Хотя, пенсией это можно было назвать с натяжкой, потому что Арману не было и шестидесяти. Скорее это было своего рода отступление в тыл. Отступление в эту деревеньку, чтобы восстановиться, оправиться от всего, что лежало по ту сторону горного хребта.

Он наблюдал за женой поверх чашки с крепким кофе, горячий напиток согревал ладони. Рейн-Мари отметила, что руки его больше не дрожат. Во всяком случае, дрожат всё реже. Она всегда обращала на это внимание.

И глубокий шрам у виска теперь не так уж глубок. А может она просто смирилась, привыкла.

Иногда он прихрамывал, особенно когда уставал. Но если не брать во внимание хромоту и шрам, не осталось никаких напоминаний о случившемся в прошлом. Хотя никаких напоминаний ей и не требуется. Такое не забывается.

Она почти потеряла его тогда.

А в награду они обрели себя здесь. В деревне, где бывает уютно даже в самый серый день.

Рейн-Мари, конечно, знала, ещё тогда, когда они только купили дом и ещё не успели распаковывать вещи, что обязательно наступит день, когда Арману захочется, и даже будет необходимо, вернуться к работе. Единственный вопрос — что дальше? Что именно инспектор Арман Гамаш, бывший глава самого крупного убойного отдела в стране, выберет для себя в качестве работы?

На него обрушился шквал предложений. В кабинете высились горы конвертов с пометкой “секретно”. Он провёл массу встреч — с главами крупных корпораций, с представителями политических партий, желающими заполучить его, с полицейскими структурами, национальными и зарубежными. Неброские автомобили тормозили возле их дощатого белого крыльца, неброско одетые мужчины и женщины стучали в их дверь. Сидели в их гостиной, рассуждая “что же дальше”.

Арман вежливо выслушивал, часто предлагал обед или ужин, ночлег, если бывало поздно. Но никому ничего не обещал.

Рейн-Мари успела найти работу своей мечты, после того, как покинула пост главного библиотекаря в национальной Библиотеке и Архиве Квебека. Она добровольно вызвалась разобрать годами копившиеся пожертвования в фонд регионального исторического общества.

Подобную должность её бывшие коллеги, несомненно, признали бы ступенью вниз по карьерной лестнице. Но Рейн-Мари больше не интересовали ступени. Она находилась там, где ей хотелось находиться. Больше никаких ступеней, она остановилась. В Трёх Соснах Рейн-Мари обрела дом. Как когда-то обрела его в Армане. А теперь, разбирая богатую и совершенно неорганизованную коллекцию документов, мебели, одежды и безделушек, завещанных историческому обществу, она нашла и творческое пристанище.

Каждый день Рейн-Мари проводила, исследуя бесчисленные коробки с сокровищами, словно подарки на Рождество.

И наступил момент, когда, после много численных дискуссий между ними, Арман принял решение сделать свой следующий шаг.

Несколько недель спустя, пока она продиралась сквозь груды писем и старых документов, он просматривал свои папки, изучал секретные отчёты, диаграммы, биографии. Так они и сидели друг напротив друга в своей уютной гостиной, каждый в окружении своих коробок, в камине потрескивали поленья, варился кофе, поздняя осень превращалась в раннюю зиму.

И, пока Рейн-Мари открывала мир, Арман, в некотором смысле, совершал противоположное. Он срезал, спиливал, снимал стружку, избавляясь от мёртвой древесины, ненужной, непригодной. От гнилья. Пока в руках у него не осталось нечто, отточенное до остроты. Копьё его собственного изготовления. Оно было ему необходимо. Чтобы не возникло никаких сомнений в том, кто отвечает за всё, у кого в руках власть. А также в том, что он не преминет воспользоваться этой властью.