Большая планета. Дилогия. (Большая планета. - Плавучие театры.) - [29]

Глистра подумал, что, какой бы обычной и знакомой ни казалась населенная местность на Большой Планете, здесь не следовало спешить с выводами.

Теперь канатная дорога тянулась параллельно ухабистой грунтовой дороге, и три раза караван гондол, резво катившихся по тросу, покачиваясь под порывами поперечного ветерка, обгонял шестиколесные фермерские телеги, пронзительно визжавшие и стонавшие на ходу, как хор ошпаренных свиней. Телеги были нагружены красными грушевидными дынями, связками оранжевой лозы, корзинами с зеленой окрой. Парни, шагавшие босиком рядом с телегами и погонявшие длинношеих зипанготов, носили высокие остроконечные шапки с белыми вуалями, закрывавшими лица.

«Прячутся от призраков?» — спросил проводника Глистра.

«Конечно, а как еще?» — ухмыльнулся Озрик.

Начинало вечереть; пейзаж становился все зеленее — повсюду цвела и плодоносила приятная для глаз растительность. Наконец возделанные земли остались позади; вокруг простирался пейзаж, напоминавший огромный парк.

Озрик протянул руку вперед: «Видите вдали белый акведук? Там начинается Кирстендейл, лучший из городов Галатуданской долины...»

Глава 11

Еще несколько минут Кирстендейл трудно было разглядеть: между деревьями мелькали беленые стены, пару раз показались каменные мостовые. Гондолы проехали под парусами над пастбищем, заросшим зеленой травой с красноватым отливом; деревья наконец разошлись, и перед глазами открылся город, полого поднимавшийся по травянистой равнине на фоне туманных голубых гор.

Это было крупнейшее и самое цивилизованное поселение из всех, какие земляне видели до сих пор на Большой Планете — но на Земле такой город просто не мог бы существовать. Он напомнил Глистре воздушные зáмки на сказочных иллюстрациях.

Канатная дорога неожиданно повернула, и гондолы оказались в средоточии бурной жизнерадостной деятельности, многоцветного карнавала.

Разыгрывалось некое представление или состязание. На обширном поле выстроились полсотни мужчин и женщин в элегантных костюмах и платьях удивительно сложного покроя — шелковых, атласных, бархатных, сетчатых с кисточками, расклешенных и расфуфыренных плиссировками, жабо и оборками, разукрашенных кружевами, подвесками и лентами, сверкавшими блестками и мишурной бахромой. Поле было подразделено на квадраты, четко очерченные линиями аккуратно подстриженной цветной травы, причем каждый участник игры занимал один из квадратов. Со всех сторон висели шелковые полотнища, поддерживаемые рядами привязанных воздушных шаров. Каждое блестящее полотнище, колеблющееся на ветру, переливалось тем или иным оттенком — рыжеватым персиковым, коричневато-апельсиновым, синим, аквамариновым. Над полем летали с места на место, надолго задерживаясь в воздухе, бесчисленные цветные маленькие мячи, почти невесомые.

Игроки ловили мячи, по-видимому выбирая их в зависимости от цвета мяча, от раскраски ленты, повязанной вокруг головы игрока, а также от того, в каком квадрате находился игрок. Мячи заполняли воздух, как маленькие подсвеченные солнцем драгоценные камни; время от времени тот или иной игрок умудрялся поймать сразу три мяча и разбрасывал их в разные стороны с удивительным проворством. Когда мяч попадал в одно из шелковых полотнищ, игроку начислялось очко — к великой радости некоторых других игроков и зрителей, разражавшихся выкриками «О-э! О-э! О-э!»

За игрой наблюдали стоявшие на широких ступенях по периметру несколько сот мужчин и женщин, нарядившихся таким же чрезвычайно экстравагантным образом; кроме того, на них были фантастически изощренные головные уборы — исключительно изобретательные сооружения из множества специально изготовленных и терпеливо соединенных элементов. На голове одного молодого человека была раковина, напоминавшая перевернутую лодку и блестевшая ярко-зелеными и пунцовыми полосами. Молодая женщина — очень привлекательная, по мнению Глистры, игривая и гибкая, как котенок, с гладкими золотистыми волосами и миндалевидными золотистыми глазами — надела на голову колоколообразный шлем из мягкой кожи, из которого торчала высокая антенна с радиальными спицами на вершине, испускавшими яркие искры наподобие бенгальских огней: киноварные, празднично-зеленые и оттенка расплавленного золота... Еще одна — и еще один — и еще: вычурные, неповторимые, невероятные!

Гондолы канатной дороги объезжали поле по кругу. Игроки и зрители время от времени поглядывали наверх, но их внимание тут же отвлекалось игрой.

Глистра заметил официанта, толкавшего перед собой тележку с пирожными и печеньями: «Пьянца! Полюбуйся на его костюм...»

Эли Пьянца хрюкнул и засмеялся от неожиданности: «Смокинг! Жилетка! Черный галстук! Брюки с лампасами! Лакированные туфли! Чудеса, да и только!»

Мяч, запущенный игроком, попал в волнующееся коричневато-золотое полотнище и тихо опустился на землю, что вызвало у зрителей взрыв восторженных аплодисментов.

Фэйн прокричал из последней гондолы: «Интересно, как им понравится футбол?»

Гондола Глистры неспешно скользила по тросу. Его уже практически догнали следующие грузовые гондолы; в третьей стояли Пьянца и Бишоп. Глистра обернулся и спросил: «Стив, что говорится в «Альманахе» о Кирстендейле?»