Большая Охота. Разгром УПА - [180]

Мрачный Николай Иванович вызвал меня.

— Что будем делать? — спросил он. — Показывать секретарю «трехсотого» беззубого, с шамкающим ртом крайне нежелательно. Подумает Алексей Илларионович — тоже мне чекисты, о человеке не могли вовремя побеспокоиться. Не будем же ему объяснять, что у нас постоянный контакт с врачами, что все идет по плану и что с медициной лечение согласовано.

Настроение у Николая Ивановича было — хуже не придумаешь. Все знали крутой характер Кириченко.

Я попросил выделить мне на целый день автомашину и сразу же выехал на Подол, где жил стоматолог.

— Соломон Израилевич, я по вашу душу, — произнес я прямо с порога квартиры, увидев мелькнувшего за спиной открывавшей мне дверь женщины доктора, и только потом произнес: — Здравствуйте, — и низко поклонился пожилой солидной даме, превосходившей своими тучными размерами тщедушного и маленького ростом стоматолога минимум в три раза.

Ею оказалась жена доктора, Софья Абрамовна. Я знал, что это была семья старых большевиков, участников Гражданской войны и имевших большие революционные заслуги. Оба — члены партии с дореволюционным стажем. На этом мне и пришлось сыграть. А что мне еще оставалось делать? Я поначалу обратился к хозяйке, и не ошибся.

— Софья Абрамовна, — торжественно начал я, — в тюрьме КГБ содержится особо опасный государственный преступник, которому завтра предстоит встреча в ЦК Компартии с одним из руководителей. У заключенного нет передних зубов, и вести его в таком виде на беседу к высокому партийному руководству, как вы понимаете, мы не можем.

Софья Абрамовна внимательно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на стоявшего в проеме двери жилой комнаты в стеганом халате с повязанным горлом молчавшего доктора, вновь посмотрела на меня и с готовностью кивнула. Я был уверен, что Софья Абрамовна в курсе всех «тайных» дел врача.

— Сонечка, ты же знаешь, в каких условиях мне там приходится работать. Тюрьма — это не кабинет стоматолога. Под рукой нет нужных инструментов, которые имеются только в кабинете поликлиники. Я успел сделать эту челюсть, но я же должен ее примерить, подточить. Я хочу…

— Я тебя пока не спрашиваю, — перебила мужа на полуслове Софья Абрамовна. — Соля, попроси гостя в комнату. Проходите, пожалуйста, не знаю, как вас назвать, — не дав мужу открыть рта, вновь произнесла Софья Абрамовна, обращаясь ко мне.

Я представился и сказал:

— Я хорошо знаком с вашим мужем, мы с ним уже не раз встречались в здании КГБ. Мы знаем его как одного из лучших стоматологов протезистов Киева, а самое главное — органы госбезопасности полностью доверяют вашей семье.

Софья Абрамовна вновь согласно кивнула.

— Я думаю, Соля, ты должен поехать, если это ненадолго. Он совершенно больной, у него высокая температура, — закончила Софья Абрамовна, вновь повернувшись ко мне.

Я разразился горячей тирадой в связи с выполнением этого важнейшего поручения. Наконец Соломон Израилевич произнес:

— Соня, я думаю, мне следует поехать, если за мной пришлют машину.

— Ты что себе думаешь, без машины я тебя никуда не пущу, — сказала Софья Абрамовна, и они оба посмотрели на меня.

— Да машина здесь, у подъезда. Неужели вы подумали, что я тащил бы больного человека через весь город.

Так я познакомился с замечательной семьей стариков. Позже через мужа я передал Софье Абрамовне большую коробку шоколадных конфет, выпрошенную в буфете для высокого комитетского руководства. Таких конфет в обычных магазинах тогда в Киеве не продавали.

К вечеру в условиях камеры врач кое-как подогнал челюсть Куку. Выглядел он с вставной челюстью довольно комично, но показывать его Кириченко было можно. Челюсть эту потом многократно переделывали и подгоняли.

Я не присутствовал на встрече в ЦК, но от товарищей знал, что Кириченко остался недоволен. Он упрекал чекистов в слабой работе с Куком и возмущался его отказом сотрудничать с госбезопасностью.

К счастью Кириченко понимал, что открытый судебный процесс над Куком нецелесообразен и согласился с чекистами, что торопиться с окончательными выводами по Куку не следует. Высказывал он и свою точку зрения:

— Достойный противник. Жаль, едва ли вы сможете заставить его работать на нас. Таких, как Кук, следовало бы уничтожить намного раньше. Именно такие руководители ОУН очень опасны.

Какое-то время и Кук после встречи с Кириченко был задумчив, малоразговорчив. Ушел, как говорится, в себя. Особо не делился он и с Уляной, а может быть, как это часто бывало, обсуждали они свои проблемы шепотом да еще и под одеялом. Кто их знает, что они говорили друг другу…

Однажды Уляна попросила достать ей карандаши для рисования. О том, что она рисует и любит это дело, нам было известно. Действительно, спустя несколько дней, она показала рисунки, сделанные ею по памяти. Лучше всего у нее получались люди, животные, особенно портреты. Как-то мы разговаривали с Куком, увлеклись, не обращая внимания на сидевшую напротив на кровати Уляну. Разговор с Куком был длинный, как всегда в конце перешли на бесконечный политический спор, который был перед моим уходом прерван Уляной. Она протянула нарисованные на куске ватмана портреты обоих спорщиков. Черты, характерные детали лиц и выражений были схвачены Уляной точно. Уляна по просьбе подарила мне портрет, но по указанию Николая Ивановича его приобщили к делу. Уверен, что в деле Кука в архивах службы безопасности Украины по сей день лежит в канцелярском пакете тот кусок ватмана.