Большая Охота. Разгром УПА - [175]

— Тогда проходите, — и старшина открыл дверь, ведущую во двор здания.

За время работы в здании КГБ мне ни разу не приходилось проходить этот двор и бывать во внутренней тюрьме, как впрочем и большинству других оперативных сотрудников. Здесь было царство следователей, да и те работали в следственном корпусе. Я волновался от важности задания руководства, от предстоящей встречи с Куком, от еще неизвестной мне необычной обстановки. Я передохнул и нажал на белую кнопку звонка на косяке железной двери. Почти сразу же на двери открылось маленькое оконце и в нем показалось женское лицо с грубыми мужскими чертами. Тонкие плотно сжатые губы раскрылись и хрипловатый голос произнес:

— Предъявите ваше удостоверение.

Я передал в окошечко удостоверение. Окошечко захлопнулось и через короткое время за дверью раздались скрежещущие звуки металла. Дверь распахнулась, и я очутился в длинном коридоре, устланном плотной ковровой дорожкой красного цвета. Передо мной стояла невысокого роста плотного сложения женщина в военной форме с погонами старшего сержанта. Смотрелась она комично в кителе и защитного цвета юбке, в больших тапочках на толстой войлочной подошве. На маленьком столике у стены лежал список допущенных для работы в тюрьме сотрудников. В списке было всего три фамилии. Рядом лежало мое удостоверение, которое женщина спрятала в небольшой сейф, что был под столом. Подошедший младший лейтенант в таких же войлочных тапочках также спросил у меня, имеется ли оружие, и несмотря на отрицательный ответ, быстро провел руками по моим карманам и брючному ремню. «Зачем они в таких странных тапочках? — подумал я. — Ну ясное дело, чтобы шагов не было слышно. Для этого и ковровая дорожка».

Так я впервые познакомился с сотрудниками внутренней тюрьмы, которых оперативники, знавшие тюремные порядки, называли «коридорными». В их обязанности входило конвоирование и наблюдение через глазок за арестованными. Младший лейтенант прошел вместе со мной в конец длинного коридора и мы очутились, наконец, перед свежевыкрашенной белой краской железной дверью, на которой темным цветом выделялись цифры — «300». «Коридорный» отодвинул щиток глазка и заглянул в камеру. Я молча стоял рядом. Откачнувшись от двери, «коридорный» прошелестел:

— Хотите посмотреть?

У меня не возникло желания понаблюдать за Куком через тюремный глазок. Непонятно, но мне почему-то стало неприятно от этого предложения. Я отрицательно мотнул головой и жестом руки дал понять сопровождавшему меня работнику тюрьмы: откройте». Щелкнул дважды замок, заскрипела массивная задвижка, и я вошел в камеру Кука…

* * *

Мы провели вместе много дней, встречаясь сначала один на один в камере, затем вместе с Уляной, с которой Кука то соединяли, то разлучали. Мы хотели «сыграть» на этом. Нам казалось, что еще чуть-чуть и «трехсотый» пойдет на попятную и выложит единственный оставшийся у него козырь — даст согласие на сотрудничество. Забегая вперед, следует сказать, что никто из оперативного состава, работавшего, говоря языком того времени, с объектом, ни руководство КГБ Украины или Москвы, ни даже представители высших партийных инстанций страны, ни сам Алексей Илларионович Кириченко, беседовавший с Куком у себя в кабинете в здании ЦК Компартии Украины, так и не смог договориться об оказании Куком помощи советской власти в деле окончательной ликвидации бандоуновского подполья.

С самого начала работы с Куком всем, кто с ним сталкивался, было понятно, что на прямой разговор, прямое предложение сотрудничества он ответит таким же прямым отказом. Вот почему решили использовать метод постепенного привлечения. Вот почему, убедившись в психологической стойкости Кука, чекисты перешли к длительной «осаде», объясняя ему, что с вооруженным подпольем покончено, что речь идет об оказании воздействия с помощью Кука на ту часть населения Украины, особенно в западной ее части, которая все еще заражена буржуазной националистической идеологией. Особенно важна его помощь в вопросах воспитания украинской молодежи, оказания влияния на интеллигенцию. Кук должен понимать ситуацию, и если Бандера осуществлял политику геноцида украинской нации, кстати, при его же, Кука, активном содействии, то сейчас самое время для него исправлять ошибки прошлого. С помощью КГБ, разумеется.

Рано я обрадовался такому ответственному и важному поручению начальства, да еще и в высшей степени секретному. Я был уверен, что моего университетского, да еще и юридического, образования будет достаточно для идеологического воздействия на Кука.

После первых же встреч с Куком и горячих споров я пришел к выводу, что мне следует еще раз обратиться к первоисточникам. И буквально погрузился в работы украинского историка Грушевского, теоретиков и идеологов украинского национализма Донцова, Винниченко, современных толкователей ОУН — Бандеры, Ребета, Мельника, Полтавы и других. Слава богу, архивных материалов и разных оуновских документов, изъятых у подполья, было предостаточно. За время работы с Куком я перечитал десятки нужных и ненужных объемных книг и брошюр, сотни документов. Я читал и перечитывал Ивана Франко, Лесю Украинку, современных и репрессированных советской властью Леся Курбаса