Большая охота - [31]

Успенский устроил на Украине резню. Им были довольны. Но Ежов шкурой чувствовал близкий конец.

На попойках, устраиваемых приближенными, Николай Иванович плакал, роняя малосольные огурцы на галифе:

– Мы – отработанный материал истории! Да, мы уже не нужны. Нас не пощадят – знаем много…

Я утешал:

– Застрелимся, как придут, у меня «Вальтер». Надежный…

Когда Успенского вызвали для ареста в Москву, я позвонил в Киев:

– Конец тебе, Сашка. Смотри сам, куда ехать, в Москву или еще куда. Утром получишь депешу…

Успенский разыграл спектакль самоубийства: написал предсмертную записку о решении утопиться в Днепре, оставил на прибрежном песочке одежку и пустился в бега. Побывал на севере страны, на юге, на востоке… А тою порой усиленно искали труп утопленника и не находили. Наконец, смекнули…

– Раззявы, – спокойно бросил нам вождь. – Найти живого или мертвого!

Успенский знал, что такое всесоюзный сыск. Всю милицию страны подняли на ноги, все секретные службы. Узрел беглец свои фотографии, расклеенные по строениям какого-то заштатного вокзала и сразу понял: хана.

…Я пришел расстреливать. Мы сидели в камере на топчане, по-дружески молча курили «Казбек», приканчивали пачку. Успенский как-то спас меня от гибели, и мне было не просто.

Потом мы двигались – Успенский впереди – гулкими горлами коридоров спустились в подвал. Приблизились к изрешеченной пулями ярко освещенной сосновой стене. Издали квадрат этой стены казался манящей дверью к свободе.

Он не повернулся.

– Ну, будь, – вздохнул я.

– Будь, – глухо отозвался Успенский.

Он еще говорил, а я уже стрелял…

VI

Судьба уберегла меня от репрессий, сестрица. Я счастливо вышел на пенсию и вот теперь здесь, в новозеланской глуши, в больничной палате, доживаю свой срок. Мне снятся века! Ближе, милее мне век, где детство мое…

Помню чудный вечер… Прискакал с государевой службы тятенька. Стоял надо мной, ладный и пригожий, как тульский пряник, потягивал из липового ковшика мятный квас и с любопытством разглядывал меня. На его усах и бородке сверкали квасные капли. Молвил ласково:

– Лепота! Ужо, бесенок… Ну, слава Богу…

Помню другой вечер… В полутемную светлицу шагнул царь. Иван Васильевич был юн, тонок, угловат. За ним – я. Глаза царя кротки и бездонны, в них мерцало пламя свечек.

– Ну как? – с любопытством вопросил он, крестясь и подходя к колыбельке.

Царица рдела:

– Вот!

– Лепота, – прошептал Государь. – Ужо. Ну, слава Богу.

Иван Васильевич пошевелил пальцами в перстнях возле личика своего первенца:

– Ванюша! Динь-дон, динь-дон, загорелся Кошкин дом!

Потом царица возилась у колыбельки, а мы сидели тут же, играли в шахматы. Играли азартно и долго. Наконец, к вящей радости царя, я сдался.

– Будя, государь, с тобой не совладать! – разводя руки и подпуская своему голосу краски восторга и удивления, воскликнул я.

– Да, я умею играть, – бахвалясь по-мальчишески, легко и просто согласился царь. – Кого хошь объегорю.

«…Было ли это, Господи? Ты уберег меня… Зачем?! Мне снятся века, деяния мои страшные. За что ты меня так, Господи? Ведь был я невинный младенец. Птенец! За что покарал ты птенца, обратив его в дьявола?! За что?! Дай ответ, Господи! Дай!..»

VII

Главный врач новозеланской городской больницы Иван Уткин:

– Алло, Никита Сергеевич? Здравствуйте. Уткин позвонил, прошу прощения. Скончался Отбабахин…

Председатель горисполкома Никита Лебедь:

– Ну позвонил бы утром!

– Тут такая жуть! Нетелефонный разговор…

– Не темни! Что случилось?

Уткин:

– Прошу приехать. Нетелефонный разговор.

Лебедь:

– Ладно. Посылай «скорую»…

VIII

Из решения горисполкома г. Нового Зеланска: «В целях увековечения памяти несгибаемого большевика, пламенного революционера, ветерана партии, кавалера государственных наград, персонального пенсионера союзного значения Отбабахина Тимофея Федоровича горисполком решил:

1. Переименовать микрорайон Конский Бугор г. Нового Зеланска в микрорайон Отбабахино.

2. Переименовать улицу Цветочную в улицу Отбабахинскую.

3. Присвоить пионерской дружине средней школы №1 почетное звание «Юный Отбабахинец»

IX

Из Указа Президиума Верховного Совета РСФСР: «…Переименовать город Новый Зеланск в город Отбабахинск…»

Гипнотизер

Сомнений нет: наш Кутюкин – гипнотизер…

Однажды (мы обомлели) он вонзил свой пронзительный взгляд в бригадира и сказал:

– Пора, бугор, бросаем работу…

Бросили! В самый разгар дня!

Как-то он заметил буфетчице аэропорта:

– Таким чаем, Дуся, больше народ не пои. Помои!

Что бы вы думали? С тех пор в аэровокзале чая не бывает.

Сидим мы как-то на совещании и толкуем про малую механизацию. Образно говоря – лясы точим. Потому что про эту механизацию пятый год болтаем.

Вдруг раздался голос Кутюкина. Вонзил он свой взгляд в начальника и говорит:

– Тельферы, подъемники, лебедки… Как низко мы летаем, как мелко мы плаваем. Без воображения, без фантазии. Надо интерпретировать! Кумекать! Давайте внедрим летающий подъемник. Вертокран! Чуете масштаб?

Начальник помялся и говорит:

– Чуем… А что?

Убедил!

С того совещания все и началось… Работники треста превратились в теоретиков, проектантов, разработчиков. Многочисленная армия наших снабженцев рыскала по всем закоулкам Отчизны в поиске пропеллеров, двигателей и шасси. Они привезли абсолютно все, что надо и многое из того, чего не надо. Были доставлены, к примеру, не только обломки обеих рук от статуи Венеры Милосской, но и голенища сапог с ног Александра Македонского.