Большая книга ужасов 75 [сборник] - [41]

На улице начинало заметать, и Варя еще дома накинула капюшон на теплую шапку и затянула тесемки. Наверное, поэтому она не услышала, как открылась дверь соседней квартиры. Когда на плечо ей легла широкая грубая ладонь, Варя подпрыгнула, еле-еле удержавшись от крика. Сердце колотилось прямо в горле, пришлось громко сглотнуть, чтобы отправить его обратно в грудную клетку.

— Варвара, как там мамочка твоя? — игнорируя приветствие, пробасил знакомый голос.

Варя вздохнула с облегчением, но тут же поспешила закрыть дверь на ключ. Соседка, Екатерина Дмитриевна, была женщиной доброй, отзывчивой, но страшно бесцеремонной. С нее станется зайти проведать. Варя уже неделю потчевала соседку байкой про мамину болезнь.

— Здрасьть, Екатерина Дмитриевна. — Варя серьезно, по-взрослому, кивнула. — Мама отсыпается. С утра температура поднялась, даже врача вызывали. Он ей укол сделал, велел не тревожить. Сказал, к вечеру будет получше.

— Ага, ага… — Соседка скрестила толстые руки на обширной груди.

Грубое лицо, точно наспех вырубленное из гранита, выражало озабоченность и недоверие. Могучие брови сходились на переносице. Кажется, Варины сказки казались соседке все менее и менее правдоподобными. Что ж, еще одна проблема, решения которой в системе детских координат попросту не существовало. Варя могла отодвинуть ее, на время замести под ковер, но решить окончательно этот вопрос могла только мама.

Варя уже писала с маминой почты на ее работу, врала, что сильно заболела, потеряла голос и не может говорить по телефону. Обещала принести больничный лист, как только доктор ее выпишет. Она звонила в школу и, коверкая голос, представлялась Еленой Михайловной Лето, мамой Вари Лето. Варя болеет, снова врала она и также обещала принести больничный лист. Врать соседке было не в пример проще. Ей хотя бы больничный не требовался.

— Я вчера Леночке бульон куриный сварила, звонила вам все утро, так вы двери не открываете.

— Простите, Екатерина Дмитриевна, это я звонок отключила, — чувствуя себя отвратительно, понимая, что утопает в собственной лжи, но не в силах ничего изменить, Варя постаралась, чтобы ее голос звучал виновато. — Доктор сказал, маме нужно больше спать, и просил ее совсем-совсем не беспокоить.

Лоб соседки разгладился, брови вернулись на место. Кажется, ответ ее удовлетворил. На время.

— Ну, раз доктор сказал, то конечно, — многозначительно пробормотала она. — Повезло твоей маме, такая у нее дочь помощница.

Варя скривилась, как от зубной боли. Хороша помощница! Это из-за нее мама пропала! Из-за нее! Она скомканно попрощалась с соседкой и торопливо выскочила на улицу.

— Ты, если что понадобится, не стесняйся, заходи, — летел ей в спину гулкий бас Екатерины Дмитриевны.

Зимний ветер злорадно съездил по лицу колючей снежной метлой. Варя сгорбилась, спрятала нос под вязаным шарфом. Навстречу ей двигались такие же согнутые ветром, запеленатые в зимние одежды мумии. Метель стучалась в стекла, громыхала свесами, завывала в водостоках. Казалось, холод вечен, как вечны острый пронзающий ветер, сугробы вместо травы и черные каркасы деревьев.

В «Бородинском», у лотка с овощами и фруктами, пахло погребом. Снулый охранник мазнул по девочке равнодушным взглядом и принялся обкусывать ноготь на большом пальце. Варя сложила в корзину заветный лимон, яблоко и пару бананов. Прошлась по отделам, прикидывая, чего нет в холодильнике. Молоко, упаковка йогурта, пачка овсяной каши с фруктами и орехами, пачка сосисок, макароны, буханка черного хлеба; корзинка становилась все тяжелее.

В короткой очереди у кассы Варя заглянула в кошелек. В отделе для купюр сиротливо лежали две сотенные бумажки. Еще в кармашке для мелочи набралось монет почти на пятьдесят рублей. Варя закусила губу, раскачиваясь с пятки на носок. Мужчина перед ней расплатился и вышел, унося два огромных пакета. Кассирша со скучающим видом посмотрела на Варю.

— Подходите, пожалуйста, не задерживайте очередь, — раздался недовольный женский голос за спиной.

Варя кивнула, круто развернулась и вновь пошла по отделам, выкладывая продукты обратно на полки. Когда она вернулась, в корзине лежало пять упаковок быстрой лапши, полбулки хлеба и… лимон. Когда мама вернется, она захочет чая с лимоном. Когда мама вернется, все будет как прежде.

* * *

Двор манил, как манит в детстве все страшное и опасное. Проверить границы дозволенного, преодолеть себя. Сходить на соседнюю улицу, где могут поколотить мальчишки-хулиганы, сделать сальто в сугроб с крыши гаража, пробежать по кирпичной стене недостроенного дома, залезть в городской коллектор, кинуть освежитель воздуха в костер, сделать солнышко на качелях — мальчишеские развлечения, нечуждые и девочкам. Опыт, пришедший через страх, пропитанный тайной и сладковатой жутью, — самый ценный. Память бережно хранит его как драгоценность. Все, что будет дальше, отталкивается именно от первого страха, низвергнутого всепобеждающим детским бесстрашием.

Ведь это понарошку, не взаправду, и на самом деле ничего плохого случиться не может. Так думала Варя, и Двор в круговерти вечного снегопада молчаливо с ней соглашался. Там странно, там жутко — но я хочу туда снова. Так думала Варя по дороге из школы домой, и шумная улица гудела, подтверждая, что было бы неплохо вновь окунуться в тишину заоконного мира. Вот бы рассказать кому-нибудь, сводить туда Аню или маму. Маму было бы здорово. Так думала Варя в троллейбусе, возвращаясь с тренировки по скалолазанию, но скользящие по проводам металлические рога громко клацали, говоря: рано, рано еще, им еще рано!