Большая книга ужасов — 65 - [13]

– Это твой. Крестильный. Ты родилась, а летом тебя уже сюда привезли, и мы в Троицкую церковь пошли. Крестили. Как раз у отца Владимира.

У бабушки нехорошо задрожали губы, поэтому я поспешила крестик забрать. Он холодной каплей упал в ладонь. Совершенно не помню этого крестика. Мне цепочки носить не нравится. Не люблю, когда что-то болтается на шее.

Но бабушка смотрела, ждала, что стану делать. С крестиком, по ее мнению, должно было сразу произойти чудо. Раз уж после всех наших походов чуда не случилось.

Я кашлянула и поднялась.

– Спасибо! – показала крестик и тут же спрятала его в карман. – Пойду посмотрю, что там с Шульпяковым. Кажется, он решил рыть канаву под забором.

– И собирайся, – крикнула мне в спину бабушка. – Как билеты купим, поедем. Сейчас буду твоим родителям звонить. Они там у себя в городе по Интернету все быстро сделают. И крест! Крест надень!

Она еще что-то говорила, а я уже бежала через кухню и террасу на крыльцо.

Шульпяков – это, конечно, кадр. Он сидел на земле, изучая остатки молока в банке. Не много там осталось. Зато все остальное живописно стекало с его головы, как будто он этой банкой жонглировал.

– У Вички был? – спросила я и уселась на крыльце – ступеньки у нас высокие, широкие, на них хорошо сидеть.

– Дала бы вытереться, – хмуро отозвался Шульпяков, облизав губы.

Очень удобно – умылся, заодно и попил. Смотреть на него было одно удовольствие.

– Иди за угол, там рукомойник около калитки в огород.

– Ага, и собака.

Шарик демонстративно загремел цепью. Никакая это была не собака, а самая настоящая лошадь. Ризен. Здоровый. Когда встает на задние лапы, то глаза наши оказываются на одном уровне.

Ехал Шульпяков, конечно, сюда не за тем, чтобы умываться, и даже падал не для того, чтобы потом в слезах бежать домой. Поэтому про чистые руки он сразу забыл, про вывернутый руль тоже. Подтащил свой драндулет к ступенькам и доверительно заглянул мне в лицо:

– А чего вы в доме-то? Увидели кого? Ну когда все упало?

Встала. Захотелось пнуть шульпяковский драндулет и послать хозяина куда подальше.

– Вызывали дух местного деда, – очень серьезно начала я. – А из зеркала ты идешь. Мы перепугались и давай по стенам стучать.

Я говорила и смотрела на реакцию Шульпякова. Как-то он погрустнел под своим молоком.

– Не было там никакого деда. Там тетка жила. Ее родичи к себе забрали, а дом забросили. Не знала, что ли?

Сказал и облизнулся.

Ага, тетка, так я и поверила. По вещам видно, что мужик жил. Даже если тетка – что же она уехала и вещи оставила? Диваны там, трюмо, посуду. Заварники хорошие. Могла бы взять на память.

Мои мысли о доме прервал Шульпяков неожиданным вопросом:

– А чего говорят: ты башкой поехала?

Первым моим желанием было, конечно, треснуть по умытой физиономии.

– Ага, ага, – закивала я, соображая, кто у нас в деревне такой разговорчивый. Или Вичка в полуобморочном бреду проговорилась? – Совсем поехала. На людей кидаюсь. И, это… – Чего бы такого добавить? – По ночам на кладбище бегаю.

– Да не, – наивно так улыбнулся Шульпяков. – Ты, типа, призраков видишь.

Мне его на мгновение жалко стало. А ведь в прошлом году дружили, рыбу вместе ловили. В этом году он меня на лодке на тот берег возил. Неплохой парень. Был.

– И они, типа, просят меня выполнить их желания? – подсказала я развитие сюжета. Как в «Шестом чувстве».

– А они просят? – И посмотрел еще так – требовательно. Видать, именно из-за этого и вертелся около дома, узнать хотел новости из Потусторонья.

– Требуют и клацают зубами!

Я бы еще чего ему сказала такого зловещего, но тут в доме раздался неожиданный грохот, и я помчалась на шум.

Сначала я почувствовала, как под ногами что-то хрустит. В панике решила, что это бисер или еще что такое же хрупкое. Пригляделась – гречка. И потом уже увидела скатерть на полу, качается упавшая кастрюля, лужа, ваза, цветы.

– Баб Маш! – пробасил у меня за спиной Шульпяков. – Вы чего?

А я вот бабушку не сразу разглядела. Она стояла за столом в довольно странной позе – наклонившись. Просто наклонившись, и все.

– Мань! Ой! Мань! – со стоном сказала она, глядя в пол. Я бы возмутилась из-за такого обращения, но не до того было.

Мы кинулись с двух сторон, подхватили ее. Бабушка нас оттолкнула, зашипев, как змей Горыныч. После чего стала вдвойне против прежнего стонать и охать.

– Спина, спина, – наконец, произнесла она.

– Вступило, что ли? – первым сообразил Шульпяков и тут же подставил бабушке стул. Догадливый. А я так отшатнулась. Все это, конечно, хорошо, но слишком уж сошлось в несколько последних дней. Все лето спокойно прожили – приезжали, уезжали, купались, гуляли. А тут вдруг…

На полу лежал телефон, и из него еще раздавалось бормотание.

– Мама! Мама! – орали в трубке.

– Ответь, – с трудом переводя дыхание, попросила бабушка.

– Алло.

– Рика! Что с ней? Рика, не молчи! – надрывалась мать.

– В спину вступило, – ответила я и посмотрела на бабушку. Она сделала страшные глаза, замахала рукой, вытянула губы трубочкой.

– Ничего страшного, – перевела я этот мимический театр. – Радикулит, наверное.

– Врача вызовите! Слышишь? Врача! Я вечером приеду!

Да, это не Вичкины родственники. Те приедут, только если кто-то умрет. А тут на каждый чих готовы сорваться.