Большая книга ужасов — 65 - [11]

Крапива! Крапива! Сколько же ее здесь! Мои бедные коленки! И вот наконец узкая покосившаяся дверь. Крыльцо с коричневой тумбочкой, на ней белый неопознанный прибор. Коридор с ходом на чердак. Услужливо прислонена лестница. Дальше две комнаты. В первой диван, на него заброшена еще одна коричневая тумбочка. Нижняя дверца распахнута, внутри тряпки. В следующей комнате сервант, диван, лавка с поднимающимся сиденьем и трюмо.

Мы дружно в этом трюмо отразились. Поставленные удачно зеркала отразились друг от друга, создав длинный коридор из наших свечей, частично нас и темноты. Мне показалось, что я увидела третью фигуру. Вздрогнула, оглянулась.

Никого не было. Вернее, были, но только мы. А еще много пыли, шорохов и непонятных звуков.

– Она пришла, да? – шептала Вичка, прижимаясь ко мне. – Давай ее сразу попросим, чтобы моя бабушка перестала болеть.

– Ага, а еще хорошего урожая картошки, – разозлилась я. – Тебе надо – ты и проси! И вообще – ты говорила, что ничего нет.

Мне с этой Юлечкой совсем не хотелось общаться. Поначалу все было, конечно, прикольно, а теперь не очень. Падающая с моста бабушка – не самое приятное зрелище. А поэтому самое время было это Юлечку прогнать.

Мы скинули халаты, сели у трюмо, закрепили на подставке свечи. Зеркала снова создали свой призрачный коридор. Мы уставились в него, мысленно формируя желание. Потому что давно доказано – мечты сбываются. Их надо только правильно произнести, понять, чего хочешь. Какой смысл вызывать дух Пушкина, если потом не знаешь, что у него спросить или попросить? Два часа шипеть в темноте его имя, чтобы узнать о погоде? Или когда будет контрольная? Или как к тебе относится Стрельцов? Все это можно и так узнать, без Пушкина. Для духа нужно особенное желание, самое-самое сокровенное, чтобы от души шло.

Я вспомнила, что в прошлый раз мне было дико интересно, что же это за Юлечка такая. Мы пытали тогда мою бабушку, бабу Шуру – ни в какую. Даже пацанов наших снарядили разведать – тишина. Взрослые прикрикивали и велели не лезть не в свое дело. Тогда мы полезли в дом. Перед зеркалом я задала свой вопрос. А чтобы вернее на него получить ответ, позвала Юлечку. И первый раз ее представила. Ну что она ходит в черном, что кенгурушница, что музыку слушает. И тогда же я подумала, что она вполне могла утопиться. Не случайно упасть, а специально на затон побежать. Что было это, конечно же, по весне, когда река разлилась. И что тело ее так и не нашли.

Мне и сейчас было интересно узнать, что произошло. Если Юлечка топилась, то наверняка бежала к речке и плакала. Проклинала кого-то там, обещала, что с того света всем покажет. И снова плакала.

Плакали. Негромко, с всхлипыванием. Я покрылась холодным потом, поняв, что Юлечка в доме и что она сейчас начнет меня душить.

Но рыдала не она, а дура Вичка. Слезы крупными градинами катились по щекам, из носа уже потекла сопля. А она жмурила глаза и слегка тряслась.

– Ты чего? – прошептала я. Страх внутри еще не отпустил, и с голосом было что-то не то.

– Не уезжай, а? – хлюпнула носом Вичка. – Чего я тут без тебя делать буду?

Меня слегка приморозило, ни рукой, ни ногой не шевельнуть.

– Бабка теперь до конца лета пролежит, меня с ней оставят, в город не пустят. Если ты из-за этой дохлятины уезжаешь, то я завтра же камень выворочу и в реку брошу. Оставайся, а? Нет никакой Юли.

Вичкино расстройство было, конечно, прикольно. Но чем больше она говорила, тем больше я напрягалась. Что-то в ее словах было не то. Она гоняла в носу сопли и обещала всякие ужасы Юлечке, если та еще раз нас с ней разведет.

Уже неплохо зная Юлечку, я понимала, что слова эти ей не понравятся.

Так оно и вышло. Юлечка нахмурилась. Свела свои черненькие бровки у бледной переносицы, медленно вынула наушник.

Черт! Желание! Вичка произнесла свое желание. И очень искренне – слезы всегда признак чистосердечия. Она хочет, чтобы я не уезжала, чтобы Юлечка провалилась в тартарары. Ой, что сейчас будет!

Юлечка в зеркале подняла руку.

Вичка рыдала, уткнувшись носом в ладони.

Рука опустилась.

Поначалу все происходило бесшумно. Я увидела, как угол комнаты стал удаляться. Как стена опрокинулась, впуская в дом стрекот кузнечиков, темноту и ночную влагу. Я успела втянуть голову в плечи. И только тогда появился звук. С шуршанием обрывая обои, полетела балка. Уперлась в трюмо. Старое зеркало устояло. В дрожавшем от пыли свете свечей я увидела улыбающееся лицо Юлечки. Страшное, с черными провалами глаз и рта.

Вичка задрала голову. Вслед за балкой полетели доски потолка. Зазвенело зеркало. И стало темно.

…Нас вытаскивали полночи. Бабушка голосила. Я увернулась от больших досок, Вичка же оказалась погребена. Ничего смертельного, но несли ее до дома на руках. Я боялась с ними идти. Баба Шура и так плоха, а тут ее вообще мог кондратий хватить.

Мне ничего не говорили. Что тут скажешь? Все, что могла, я себе уже сказала. Что дура, что зря не слушала бабушку, что должна была сама разбираться с этой Юлечкой, что… Ругать себя было бесполезно – ничего не исправишь. Внутри себя я чувствовала взметнувшуюся пыль. Слез не было. Их законсервировали, и теперь они похрустывали твердой коркой.