Большая книга ужасов — 52 - [21]

– Допустим. Со стола убери.

Из комнаты к нам шел отец, ему тоже было интересно, что за ценный такой комок грязи, который и выкинуть нельзя. Рыжий торопливо завернул куклу:

– Пойдем на улицу поговорим спокойно.

Отец еще не закрыл за нами дверь, а Рыжий уже рассказывал мне о той загадочной царапине на лице. По его, выходило, что он не сам меня ударил только что на берегу, а сделал это потому, что отец сильно швырнул куклу головой в ведро.

– И так во всем, понимаешь, во всем! Ее нельзя ронять, царапать, даже просто хранить там, где мало воздуха. Сам задыхаться будешь. Это как смерть Кощеева на игле, только хуже, потому что далеко не спрячешь. А ты ее в рюкзак…

Я вспомнил приступы удушья в больнице и сегодня с утра. Верить Рыжему не хотелось, в конце концов он сам меня ударил. Но приступы-то были, пока кукла лежала в рюкзаке. Я вертелся, елозил по полу с рюкзаком на спине, и кукла внутри тоже болталась. Приступы проходили, когда она переваливалась поближе к верху, к свежему воздуху. А мой аппендицит…

– Дай-ка! – Я взял у него сверток и осмотрел глиняное пузо: вот она, вмятина от иглы, я ж ее видел, просто забыл…

– Ага, с иголкой нашел, – подтвердил Рыжий. – Они все попадаются с иголками, реже – сломанные, тогда хана. Тебе еще повезло.

Мы опять пришли на берег и уселись на бревнышко у самой воды. Я подумал, если Рыжий так спокойно говорит о таких странных вещах – точно разыгрывает. Но мне бы хотелось тогда, чтобы он меня разыгрывал. Так понятнее, и вообще.

– Где, – спрашиваю, – попадаются? Ты их ведрами, что ли, собираешь, как яблоки, да?

Рыжий пожал плечами:

– Чаще всего, в перелеске. Причем в одном и том же квадрате, я тебе потом покажу. Думаю, там какая-то волшебная земля, иначе Контуженая давно сменила бы место. Я ж их откапываю, иголки вынимаю. Наверняка она замечает. В том году двоих нашел с иголками. В этом тоже…

– И куда деваешь?

– Тебе первому отдал, уж больно шевелюра приметная. А так разве поймешь, где чья? Прикапываю в правильном месте, они тогда перестают действовать. Теоретически. Так-то разве узнаешь?

– А ее не боишься?

Рыжий так на меня посмотрел, что сразу стало ясно: не боится. Надо же, а я его за труса держал!

– А остальные? Как вообще поселок до сих пор жив, с такой соседкой? За разбитое стекло!..

– Сторонимся… Кстати, что это вам приспичило ей стекла бить?

Я рассказал. Хотя мог бы и не рассказывать, Рыжий перебил меня:

– Ну да, Витек любит заманивать москвичей к ней на участок. Очень удобно, вроде и сам не виноват… – Он зло уставился на воду и в десятый раз, наверное, пока мы тут сидели, потрогал шею. Прям, нервный тик! Еще я подумал, что он банально поссорился со своим Витьком, а нет, так мы бы здесь и не сидели.

– Он добегаться так не боится, Витек твой?

– Боится, наверное. Мы все чего-нибудь боимся, правда? Это ж не повод отказывать себе в развлечениях.

Тут я был готов с ним согласиться. А все равно звучало по-дурацки: куклы какие-то, ведьмы-ветеранки. Не хотелось мне верить Рыжему. Потому что если поверишь, то хана.

Я представил, как через несколько лет иду с этой куклой, например, в армию. В ранец убрать нельзя – задохнешься, придется нести так. Засмеют – полбеды, но ведь каждому захочется потрогать, повертеть в руках, а у меня потом синяки будут. А если скажешь: «Не дам», – покажешь слабину, то все. Будут забавляться, как мелкота над Егором с его банками. Выкрадут и начнут швырять по казарме от одного к другому, а ты бегай между ними, как дурак, потому что разобьется кукла – и ты разобьешься. Или без затей нечаянно сядут сверху, тогда вообще никто не поймет, от чего ты умер. Правильно Рыжий сказал: игла Кощеева, только еще хуже.

– И как мне теперь?

Рыжий опять потрогал шею.

– Да прикопаем по правилам – и все. Только тебе придется подождать, новолуние еще не скоро… – Он увидел мою перекошенную физиономию и добил: – И не забудь, что Контуженая будет искать куклу, почти наверняка. Я точно не знаю, но скорее всего она за ними возвращается в тот перелесок. Иначе я бы больше находил. Мое-то место она пока не спалила…

Я вспомнил топот на лестнице и как там кто-то потянул меня за рюкзак. Может быть, то и была ведьма? Да ну бред, откуда ей знать, что кукла у меня?! Хотя кому она еще нужна… А кто тогда приходил ко мне ночью в лагерь, когда никакой куклы еще не было?

– Слушай, а у этой Контуженой ноги большие?

– Не приглядывался. А что?

Я рассказал ему про след «ведьминого копыта» в лагере и в больнице. Рыжий крепко задумался. Минут пять в реку плевал с отрешенной физиономией и все трогал шею. Я уже решил, что он забыл, но тут он очнулся:

– Знаешь, я что думаю? Жертвы проклятий становятся ближе к миру мертвых. Могут слышать голоса или видеть что-нибудь странное. Мертвые к ним тянутся, потому что уже держат за своих, понимаешь?

– Обнадежил!

– Да ладно тебе! Сказал же, прикопаем, и забудешь… А мертвяки только в сказках страшные. В жизни – наоборот: могут, например, предупредить об опасности или даже спасти, если у тебя протекция хорошая.

– Чего?!

– Ну в семье ведь умирал кто-нибудь, правда? Бабушка там…

– Была бабушка! Только я ее почти не помню…