Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [31]

Свое первое возвращение на небо он будет помнить всю оставшуюся жизнь. Яс, будучи взрослым, вообще всегда поражался этой способности детской памяти уместить в воспоминаниях столько эмоций, мест и событий первых лет жизни. Все путешествие глаза его оставались широко открытыми с утра до момента погружения в сон. Вначале Кишинев, потом Одесса, куда они поехали из Кишинева, и конечный пункт – Гагры в Абхазии, которые для него были просто «Черным морем». Эта, самая первая его поездка оставила в памяти столько открыток, что хватило бы на целый альбом.

Огромен и разнообразен был Советский Союз своей одной шестой частью суши. Дедушка Миша был из рощ Подмосковья, бабушка Надя – из таежных лесов Забайкалья, его мама родилась в незнакомой Прибалтике, отец – тоже на Дальнем Востоке, он сам – в горно-степной Алма-Ате. Это только то, что он мог уместить в своей голове. И вот теперь – какой-то Кишинев, до которого лететь почти полдня. И это все их Родина! Погостить в Кишинев их пригласила близкая подруга мамы тетя Катя. Самая красивая из всех ее подруг, натуральная блондинка невысокого роста, с безупречной, и не только на вкус Яса, фигурой. А уж он немного разбирался в женщинах с недавних пор, как стал подглядывать за ними через сетку Рабица в детском саду. Тетя Катя совсем недавно вышла замуж за черноусого красивого молдаванина дядю Колю, которого она встретила, когда тот приехал в командировку в Алма-Ату. Ясу оба они очень нравились, он тоже любил представлять их, как тех своих персонажей за забором детского сада. Спустя много лет, когда он посмотрел фильмы с участием Брижит Бардо, он понял, почему тетя Катя притягивала мужчин. Ну, может у тети Кати губы были чуть тоньше, но это ничуть не умаляло ее красоты. Так что совсем неудивительно, что высокого красавца-инженера из Кишинева она покорила с первого взгляда.

Ни один другой ребенок, рожденный вне СССР, не мог почувствовать этой мощи: страны, раскинувшейся на многие тысячи километров с запада на восток. И сейчас, после шестичасового перелета, они ехали из аэропорта в родительский дом дяди Коли. Ясу запомнились только таблички с названиями улиц на непонятном ему языке, да еще красивый, немного сказочный вокзал из кирпича цвета туфа с разноцветными изразцами. Таких изразцов он до этого никогда не видел – вот и все из Кишинева, что он запомнил в ту свою поездку. Дома, где они гостили у друзей его родителей, он не запомнил совершенно.

Еще, кроме вокзала и надписей, в его памяти навсегда осталась горькая досада, когда взрослые пообещали ему поехать ночью в поле разжигать большой костер и запекать в нем кукурузу. Яс еще никогда не видел большого костра, только маленький, в котором они на даче жгли сухую траву, а кукурузу в Алма-Ате и вовсе не запекали, а отваривали и потом ели, обильно посыпая солью, что было божественно вкусно. Яс, конечно же, по закону подлости, заснул в тот вечер так рано и спал так крепко, что взрослые уехали в поле без него, оставив Яса на попечение родителей дяди Коли. А больше ничего и не осталось в памяти о Молдавии. Что они делали все остальные дни? Что ели, что пили, куда ездили? Нет, не вспомнить. Но может быть, маленький Яс не сохранил в памяти Молдавию из-за того, что дядя Коля иногда ругал его любимую тетю Катю? Детская память ведь не только хороший летописец, но и отменный психолог. Их брак скоро распался, а начали они ссориться уже на свой медовый месяц. Мама ему потом рассказывала, что дядя Коля постоянно ревновал ее. Ревновал страшно и бешено, не только к любому столбу, но даже к тени от этого столба – вот какой побочный эффект вызвала у него большая красота его молодой жены.

Так что память Яса, не желая хранить воспоминаний о несправедливостях к любимой им тете Кате попросту затерла все эти дни, и от Кишинева в его голове остались только красивые изразцы вокзала.

Как бы там ни было, это было только начало его волшебного путешествия. Вскоре Яс с родителями, уже без молдавских Отелло и Дездемоны, продолжили свой путь к еще одной яркой открытке того альбома – всегда цветущей Одессе. Яс, как и любой из его ровесников, плохо ориентировался в маршруте поездки – его мозг воспринимал путешествие не как точки на карте проделанного ими пути, а как набор ярких фотографий, напечатанных памятью из увиденного и прочувствованного. В Одессе они были только проездом, и поэтому жемчужина у моря у запомнилась ему не как морской город с пляжами, а как зеленые большие улицы с каштанами, эскимо и невероятными каменными статуями полуголых дядь и теть, поддерживающих балкон – что такое атланты и кариатиды ему в то время тоже было неизвестно. Вот какой он запомнил Одессу: он едет с мамой и папой в троллейбусе и смотрит, как очень красивая девочка на соседнем сиденье ест эскимо. Эскимо в те времена в его родной Алма-Ате не было по причине отсутствия соответствующей технологической линии, точно так же, как не было свободного предпринимателя, рыцаря рыночной экономики по причине отсутствия, в свою очередь, свободного рынка товаров и услуг. Поэтому, увы, завезти этот божественный продукт в Алма-Ату было некому. Попробовать эскимо, так же, как и клубничную жвачку было настоящим счастьем для любого алма-атинского дошкольника. Но если жвачку все-таки привозили из других городов командировочные и родственники, то как привезти эскимо, которое растает? Так что ничто не шло в сравнение с этим шоколадным холодным бруском на палочке.